Оксана Панкеева - Шепот Темного Прошлого
– Что молчишь? – угрюмо спросил он, поправляя расхристанный халат. – Хочется сказать гадость, но неловко, потому как пьем вместе? Ну не стесняйся, я не обижусь. Назови меня трусом, тряпкой, как у вас там, в Мистралии, говорят, «мужиком, который яйца потерял с перепугу»… Можешь говорить, что хочешь, мне начхать. Все равно страшно…
– Да ничего я не скажу, – пожал плечами Кантор. – Такие слова произносят в двух случаях: когда хотят обидеть и унизить, или нужно растормошить и спровоцировать на что-то. Унижать тебя я не хочу, тем более мне кажется, дальше некуда, а сделать ты все равно ничего не можешь. Тем более тебе начхать, как ты выразился. Так что сиди, бойся дальше.
– Я не умею, как вы с Элмаром, – нос к небу и грудью на копья… Или как там в той песне… – вздохнул Жак.
– А что тут уметь? – спросил Кантор. – Думаешь, другим не страшно? Все боятся. И Элмар не исключение. И со мной такое тоже случается, просто мы не закатываем истерики. В этом нет ничего сложного, надо только не терять разума от страха и следить за языком и выражением лица. Тогда никто не догадается, что ты чувствуешь, и не будет считать тебя трусом и тряпкой. Очевидно, тебе совершенно не важно, что о тебе скажут, вот ты и не даешь себе труда скрывать свой страх.
– У меня не получается, даже если стараюсь… Даже когда важно. Советник тогда заметил, что я его боюсь, и принялся по этому поводу развлекаться… ну, ты же помнишь… Я так пытался не подавать виду, что боюсь, думал, отцепится. Все равно не вышло.
– Хочешь совет?
– Показать кому-то два пальца? – невесело усмехнулся Жак.
– Научись ненавидеть.
– Вряд ли. Если уж там не сумел…
«Это верно, – подумал Кантор. – Меня, к примеру, именно там и научили. А то я тоже был такой добрый, жизнерадостный и никакую обиду дольше вечера не помнил…»
Он замолчал, задумался, чем немедленно воспользовался внутренний голос.
«Поговори с ним, – стал подталкивать он. – Ты же давно хотел. Как раз подходящий случай. Он сам начал».
– Отвали! – огрызнулся Кантор. Исключительно из вредности, ведь побеседовать с Жаком давно собирался. Но слушаться своего бестолкового внутреннего голоса?
«Дурила, пользуйся ситуацией, – не унимался непрошеный советчик. – Обстановка располагающая, смотри: вы сидите, пьете, разговор зашел на нужную тему, Жак, как он сам верно заметил, трепло первосортное…»
– Ну что ты замялся? – Жак тоскливо вздохнул и поднял глаза. – Хочешь поговорить о чем-то, но боишься, что я испугаюсь и закачу истерику? Да ладно, чего уж там…
И Кантор решился.
…Пьяный собеседник – бесценный источник информации. Эту нехитрую истину убежденный трезвенник Амарго не уставал вдалбливать своим подчиненным: и тем, кто информацию добывал, и тем, кто оной обладал. Пьяный человек любого пола совершенно забывает, о чем можно говорить, а что нельзя, ему кажется, что собутыльник – лучший друг, заслуживающий всяческого доверия. Совершенно был прав товарищ Амарго – не напивайтесь, гады, на задании, а то через сутки о нем будет знать вся Мистралия… Несомненно, король тоже читал своему болтливому шуту аналогичную нотацию, но когда это воры-барды были восприимчивы к таким методам воспитания?
Впрочем, толку от внезапной откровенности нетрезвого шута оказалось не слишком много. Малопонятные технические подробности и душевные страдания впечатлительного переселенца не особенно интересовали Кантора. Главный же вопрос, который он так надеялся выяснить, остался без ответа. Жак отдал помешанного барда на попечение товарища Амарго, и обо всем, что было дальше, не имел понятия. Шут даже не смог толком объяснить, каким образом ухитрился телепортироваться. Зато охотно растолковал все, что касалось дырки в голове, и даже дал пощупать. Кантор был потрясен.
– А она глубокая? – не удержавшись, полюбопытствовал он, сожалея, что отверстие слишком узко, и нельзя сунуть туда палец и проверить самостоятельно.
Жак показал, насколько глубокая.
– Ври больше! Разве с такой дырой можно жить?
– Я же живу. Пока.
Это горькое «пока» тут же напомнило мистралийцу о положении собеседника и пробудило ту самую жажду деятельности, которая одолевала его уже второй день. И решительный Кантор забросил исчерпанную тему воспоминаний, перейдя к более насущному.
– Если все так плохо, то не дело просто сидеть и плакать. Давай что-то придумаем.
– Что именно? – угрюмо поинтересовался Жак. – У тебя есть идеи?
– Объясни толком, что это такое и как его надо доставать? Я подумаю. Может, что-то придет в голову. В конце концов, у меня ведь та же проблема, хоть она и не стоит так остро. Даже если ничего толкового не придумаем, возможно, у меня магические способности как-то сработают, мало ли, всякое бывает.
– Хочется непременно что-то сделать? – печально усмехнулся Жак. – Синдром хомячка в колесе? Вот здесь оно, – он ткнул себя пальцем где-то посередине груди. – Маленькая такая металлическая штуковина с коготками, которыми держится на стенке трахеи. Чтобы ее достать, надо засунуть туда тонкий длинный зонд с манипулятором на конце, вроде того, каким ее ставили, отжать коготки, зацепить и вытащить назад. Телекинез пробовали, но это ее активирует. Король что-то там толковал насчет гномов, но я сомневаюсь, ко всем прочему, они такие неторопливые ребята… Можешь ломать голову теперь, если тебя так угнетает бездействие.
– А если Морриган попросить? – тут же ляпнул Кантор, которого внезапно озарило, и он на радостях даже забыл о кое-каких обстоятельствах. В следующую секунду Кантор о них вспомнил и с некоторой опаской пошевелил языком, проверяя, не сказал ли он лишнего. Нет, обошлось.
– Морриган? – удивился Жак. – А что она сделает?
– Может… – Кантор замялся, – но я сказать не могу. Давай лучше сам с ней поговорю. Или короля попрошу. Его величеству я тоже не смогу сказать, но уверен, он сам догадается.
– А! – рассмеялся шут. – Я понял! Ты с ней спал, как и король? И на тебе тоже заклятие молчания? Я сам попробую догадаться… Ты про ее язык, что ли? Нет, не получится.
– Почему? По-моему… – Кантор снова благоразумно заткнулся на полуслове, а Жак охотно объяснил:
– Не в том дело. Видел я ее язык, когда она превращается, он, правда, достаточно длинный и раздвоенный, им можно манипулировать, как пальцами, но вся фишка в том, что ни за какие коврижки Морриган не согласится лазить языком в моих потрохах, чтобы мне помочь. Она на меня зла до сих пор, хоть уже лет пять прошло с того памятного происшествия. Ни ты, ни король на такое дело ее не уговорите.
– А что ты ей сделал? Где ты с ней познакомился?..
– Да там же, где и ты. Только я об этом и говорить могу, заклятие молчания на меня уже не действует.
