Гарри Тертлдав - Император Крисп
– Э-э, отец… – нерешительно начал Фостий. Он не говорил таким тоном со дня возвращения от фанасиотов. Крисп бросил на него недоумевающий взгляд.
– Что-то не так? – спросил он.
– Э-э… – повторил Фостий. Судя по несчастному выражению его лица, он уже пожалел, что вообще заговорил, и ему пришлось сделать над собой видимое усилие, прежде чем продолжить:
– Помнишь, отец, я рассказывал тебе, как мне пришлось отправиться в налет вместе с бандой фанасиотов?
– Помню, – ответил Крисп. Он также помнил, как озадачили его новости о перемещении Фостия и как он опасался, что юноша всерьез решил вступить на светлый путь.
– Когда я участвовал в том налете, – продолжил Фостий, – то мне, к моему великому стыду, пришлось присоединиться к нападению на монастырь. Я знаю, что ранил одного из святых монахов; если бы я этого не сделал, он переломал бы мне кости своей дубиной. А мой факел в числе прочих поджег монастырь.
– Зачем ты мне все это рассказываешь? Если ты захотел получить отпущение своего греха, то лучше поведай о нем патриарху Окситию.
– Об этом я пока не задумывался… сейчас меня волнует восстановление справедливости. Если ты позволишь, мне хотелось бы следующие несколько лет откладывать треть моего денежного содержания и жертвовать его монастырю.
– Для этого моего позволения не требуется; золотом, которое я даю вам каждый месяц, вы вольны распоряжаться как угодно, – заметил Крисп. – Но вот что я тебе скажу: я горжусь тобой за то, что тебе пришла эта мысль. – Он секунду подумал. – Значит, ты хочешь жертвовать им восемьдесят золотых в год, верно?
Что скажешь, если и я стану жертвовать столько же?
Лицо Фостия осветилось радостью:
– Спасибо, отец! Просто замечательно!
– Я не стану указывать, что деньги поступают от меня, – добавил Крисп. Пусть думают, что все они идут от тебя.
– Э-э, – в третий раз промямлил Фостий. – Я ведь тоже не собирался сообщать монахам, что это мои деньги.
– В самом деле? Святейший Окситий, если ты его спросишь, скажет, что анонимные пожертвования вдвое угоднее Фосу, ибо делаются ради них самих, а не для восхваления жертвующего. Мне на сей счет ничего не известно, но должен признать, что звучит это логично. Зато я знаю, что еще больше горжусь тобой.
– Знаешь, всего за несколько минут ты сказал это дважды, но что-то я не припоминаю, что ты когда-либо говорил мне такое прежде, – сказал Фостий.
Если бы он сказал это с упреком, Крисп пришел бы в ярость. Но Фостий просто напоминал о факте. И это действительно был факт; память Криспа подтверждала его слишком хорошо. Он наклонил голову:
– Ты вынудил меня устыдиться.
– Но я не хотел этого.
– Знаю. Тем хуже для меня. Тут, к облегчению Криспа, подъехал Саркис.
Отдав честь, генерал спросил:
– Раз еретики уже настолько близко, то не выслать ли нам разведчиков, чтобы узнать точно, где они находятся?
Не ответив, Крисп обернулся к Фостию:
– Кажется, сегодня с утра у тебя появился запас мудрости побольше обычного. Как поступил бы ты?
– Ой! – отозвался Фостий. Крисп погрозил ему пальцем:
– Когда тебя спрашивают, обходись при ответе без разных дурацких звуков.
Когда ты обуешься в красные сапоги, тебе самому придется справляться с подобными вопросами. И не теряя, кстати, времени зря. – И он внимательно посмотрел на юношу, ожидая его действий.
Словно компенсируя свой испуганный писк, Фостий заговорил насколько смог рассудительно и серьезно;
– Если бы командовал я, то ответил бы «нет». Мы успешно следили за фанасиотами при помощи магии, так зачем рисковать? Ведь в последний, решающий момент они могут натолкнуться на наших разведчиков. Если магия Заида действует настолько хорошо, как он надеется, то Артапан ныне практически слеп, выслеживая нас. Поэтому, чем большей неожиданностью мы для них окажемся, тем лучше.
Саркис взглянул на Криспа. Автократор произнес четыре слова:
– Доводы логичные, решение правильное. От этой косвенной похвалы Фостию стало еще приятнее, чем после слов Криспа о том, что он им гордится.
– Верно, смысл в этом есть. – Саркис усмехнулся. – Ваше величество, вы и сами были весьма неплохим стратегом еще до того, как стали по-настоящему разбираться в этом деле. Талант должен быть в крови.
– Возможно, – произнесли одновременно и одинаковым тоном Крисп и Фостий.
Отец и сын переглянулись, Автократор захохотал, а мгновение спустя к нему присоединился Фостий. Оба никак не могли остановиться.
Теперь на них уставился Саркис, явно гадая, не сошли ли они с ума.
– А мне это не показалось настолько смешным, – уныло заметил он.
– Быть может, ты и прав, – сказал Крисп.
– Но с другой стороны, может, и нет, – добавил Фостий. Припомнив разговор, произошедший между ними несколько дней назад, Автократор непроизвольно кивнул.
Если они сейчас способны над этим смеяться, то, вероятно, поладят и в будущем.
– И все же мне кажется, что вы свихнулись с утра пораньше, – проворчал Саркис. – Надо будет потолковать с кем-нибудь из вас днем – глядишь, хоть один да придет в себя.
И он поехал прочь, обиженно задрав крючковатый нос.
Палатка была маленькой и тесной, а теплая ночь, казалось, делала ее еще теснее. Усиливал это впечатление и запах горячего сала, исходящий от свечи, поставленной для безопасности на пол.
– Так о чем ты разговаривал с отцом? – в очередной раз за последние несколько ночей спросила Оливрия.
– Я не хочу тебе об этом говорить, – ответил Фостий. Он повторял эти слова с того дня, как вернулся из шатра Криспа. Подобный ответ не был рассчитан на удовлетворение любопытства, но лучшего у Фостия не имелось.
– Но почему? – вспыхнула Оливрия. – Если это имеет отношение ко мне, то я имею право все знать.
– К тебе это не имеет ни малейшего отношения, – в который раз повторил Фостий. Он говорил правду, проблема заключалась лишь в том, что Оливрия ему не верила.
И сегодня ночью, как показалось Фостию, она решила спорить до победного конца, словно упрямый законник.
– Ладно, но раз это не имеет ко мне никакого отношения, то кому станет хуже, если я все узнаю? – И она хитро улыбнулась, довольная собой, потому что загнала его в классический двойной логический капкан.
Однако Фостий сдаваться не собирался:
– Если бы тебе можно было услышать наш разговор, то я не пожелал бы говорить с отцом наедине.
– Это несправедливо, – разгневалась Оливрия.
– А по-моему, справедливо. – Фостию совершенно не хотелось, чтобы и другие принялись гадать, кто же его отец. Он был бы только рад, если бы ему самому не пришлось об этом гадать. Один человек мог сохранить секрет – Крисп, в конце концов, сумел. Двое, возможно, тоже. Трое… может быть, но это маловероятно.
