Гай Кей - Песнь для Арбонны. Последний свет Солнца
— Надо заняться этим ухом. И есть еще четвертая стрела, — буднично произнес Валери.
У Рюделя было странное выражение лица, словно в нем боролись восторг и изумление.
— И человек, пустивший ее, выходит на сцену во время нашей беседы, словно коран, снявший маску, в конце кукольного спектакля. Это и есть конец пьесы, Блэз. Лучше соображай быстрее. Посмотри на другой шатер.
Блэз посмотрел. Из-за шатра аримондца почти так же, как из-за занавеса на сцене, разряженный в зеленые и золотые одежды, с большим луком в руке, вышел Уртэ де Мираваль.
Теперь его увидели зрители павильонов и стоячих площадок, и поэтому шум снова усилился, что не удивительно. Под этот шум Уртэ зашагал к ним размеренной, неспешной походкой, словно всего лишь прогуливался по землям Мираваля.
Он подошел к Блэзу и остановился, прямой, как копье, несмотря на свои годы. Там, где они стояли, было тихо, хотя вокруг них шум нарастал.
— Не жди еще одного поклона, — сказал Уртэ. — В последний раз, когда я интересовался этим вопросом, королем Гораута был Адемар. Боюсь, я не кланяюсь нахальным самозванцам.
— Тогда зачем ты спасаешь им жизнь? — Этот вопрос задал Рюдель, так как Блэз продолжал молчать, лихорадочно соображая.
Герцог даже не взглянул на Рюделя. Он смотрел в глаза Блэза, скупо улыбаясь.
— Аримондец меня разочаровал. Он стоил мне десяти коранов две ночи назад и тысячи золотых монет, которые я заплатил Массене Делонги сегодня утром. И мне не слишком хотелось быть сеньором корана, который на поединке убил противника ударом в спину. Это испортило бы и мне репутацию, как ты понимаешь.
— Мне кажется, я понимаю, — сказал Блэз. В нем нарастал холодный гнев. — Ты рисковал, если бы он остался жив, не так ли? Поскольку ты предал его в комнате Люсианны, он мог продолжать болтать о том, что ты сам участвовал в той попытке убить меня две ночи назад. Ты не спасал меня, ты убил неудобного тебе человека.
Герцог остался невозмутимым.
— Я бы сказал, это веская причина, чтобы убить человека. Возможно тебе и самому надо позаботиться о том, чтобы не стать неудобным, а также самонадеянным.
Рюдель коротко хохотнул, потрясенный.
— Ты сошел с ума? Ты ему угрожаешь?
И снова Уртэ даже не взглянул на него. Тогда Блэз сказал очень медленно:
— Разве так уж важно, что я делаю? Я слышал, простой ошибки для тебя было достаточно, чтобы убивать. Музыкантов, которые пели не те мелодии, верных коранов, которые выполнили твои указания в неудачное время. — Он сделал паузу и в упор посмотрел на Уртэ. Он понимал, что не должен этого говорить, но в нем бушевала ярость, и ему уже стало все равно. — И еще был ребенок, который имел несчастье родиться не от того мужчины, и молодая жена, которая…
— Полагаю, этого достаточно, — перебил его Уртэ де Мираваль. Он больше не улыбался.
— Неужели? А что, если я так не считаю? Что, если я предпочту обратное? Стать действительно неудобным, как ты выразился? И сам разоблачу твое участие в заговоре против меня? И кое-что еще, пускай это случилось в далеком прошлом? — Блэз чувствовал, что у него начинают дрожать руки. — Если пожелаешь, я с удовольствием сражусь с тобой на поединке. Здесь мои секунданты, и здесь два корана Мираваля, которые уже ждут у шатра. Буду счастлив схватиться с тобой. Мне не нравятся люди, которые убивают младенцев, господин де Мираваль.
Выражение лица Уртэ де Мираваля стало задумчивым. Он снова был спокойным, только очень бледным.
— Тебе рассказал де Талаир?
— Он мне ничего не говорил. Я его ни о чем не спрашивал. Это не имеет никакого отношения к Бертрану.
Герцог снова улыбнулся. И улыбка его была опять неприятной.
— А, — пробормотал он, — тогда это Ариана, прошлым летом. Конечно, мне следовало догадаться. Я нежно люблю эту женщину, но в постели она распускает язык.
Блэз резко вздернул голову.
— Я только что сделал тебе предложение. Нужно ли повторять? Ты будешь драться со мной, мой господин?
Через секунду Уртэ де Мираваль покачал головой, казалось, к нему полностью вернулось самообладание, и теперь он от души забавлялся.
— Нет. Ты ранен, во-первых, и, во-вторых, ты сейчас для нас важен. Ты храбро сражался сегодня утром, северянин. Я могу уважать за это человека и уважаю. Смотри, женщины ждут тебя. Иди и заканчивай игру, а потом пусть займутся твоим ухом, коран. Я опасаюсь, что, когда смоют эту кровь, ты станешь похож на де Талаира.
Фактически это был резкий отказ, он разговаривал с ним, как знатный сеньор с многообещающим молодым бойцом, но Блэз, хотя он хорошо это понимал, не знал, как изменить положение. Валери сделал это за него.
— Один вопрос остается без ответа, господин мой, — тихо сказал герцогу кузен Бертрана. И Уртэ повернулся к нему, хотя не захотел повернуться к Рюделю. — Не стыд ли заставляет тебя держаться так прямо? Стыд, потому что ты ступил вместе с аримондцем на темную дорогу убийства, тогда как остальные, включая эна Бертрана, пытаются спасти Арбонну от гибели, которая, как мы знаем, ей грозит. Как далеко в настоящее ты готов нести прошлое независимо от того, убил ты ребенка или нет?
На мгновение Уртэ потерял дар речи, и в этот момент, ощутив спад собственной ярости и прилив удовлетворения, подобный прохладному дуновению ветра, Блэз вежливо кивнул и повернулся к нему спиной на глазах у всех зрителей. Он слышал, что друзья следуют за ним, когда он зашагал к павильону правительницы Арбонны и королевы Двора Любви, оставив герцога Мираваля стоять в одиночестве на траве с луком в руке рядом с телом его мертвого корана. Яркие лучи солнца освещали их обоих…
Канцлер Робан, скромно ожидающий у задней стены бело-золотого павильона графини, увидел, как сын Гальберта де Гарсенка повернулся спиной к Уртэ де Миравалю и направился к ним. Он поморщился. Он не слышал ни слова из того, что там говорилось, конечно, но сами их жесты выражали холодное противостояние.
Этим утром события развивались с поразительной быстротой и все устремлялись к одному и тому же завершению. Ему по-прежнему не нравилось происходящее — оно было слишком ярким, слишком дерзким для Робана, — но он вынужден был согласиться, что гораутец действовал с подлинным изяществом. В свете того что сейчас произошло, он уже не мог серьезно заявить, что сомневается в этом человеке. Он может потерпеть неудачу, они все могут потерпеть неудачу в этом деле, но Блэз де Гарсенк не оставил себе никакой возможности предать их, когда поднял над своим шатром знамя королей Гораута в это утро.
Робан сделал неприметный жест, и один из его людей, стоящих на расчищенном пространстве позади павильона, поспешно подскочил к нему. Он велел ему бежать за лекарем графини, а также за жрицами-целительницами.
