Гай Орловский - Ричард де Амальфи
– Это кольчуга, – сказал священник, – получила благословение самого прелата Войтыллы! Ее не пробить копьем, мечом или топором, не берут ни стрелы, ни болты. Человек, который носит эту кольчугу, никогда не знает усталости, ему не требуется сон, он слышит намного лучше любого человека, чует запахи, как волк…
Вокруг восторженно охали и ахали, я с трудом превозмог боль в грудной клетке, сказал сразу охрипшим голосом:
– Благодарю… Благодарю, оставь… А теперь иди отдохни, подкрепи силы. Фрида, позаботься, чтобы патера накормили и напоили.
Он протянул обеими руками кольчугу:
– Мой господин, ее нужно одеть!
– Одену, – пообещал я. – Оставь. Я никуда сейчас не еду.
Гунтер внимательно посмотрел на меня, взмахнул рукой в латной рукавице:
– Аудиенция закончена. Лорд Ричард изволит соизволить отдохнуть. Все свободны. Я сказал: свободны, мать вашу!
Голос его перешел в рык, все поспешно попятились, только священник остался и держал кольчугу в вытянутых руках. Гунтер принял ее, глазами указал патеру на дверь. Тот поклонился, удалился очень неохотно, обиженный.
Я повторил Гунтеру сломленным голосом:
– Пусть накормят… наградят… Словом, позаботятся. Он проделал такой путь…
– Надеюсь, не напрасно? – осведомился он. Наткнувшись на мой взгляд, сказал поспешно: – Будет сделано, ваша… сэр Ричард. А что с кольчугой?
– Положи…
– Куда?
– Найди место. Но так, чтобы на глаза не попадалась.
Он переспросил озадаченно:
– Спрятать в ваших покоях?
– Ну, – ответил я в затруднении, – где же еще? Заверни во что-нибудь неяркое. И накрой, накрой, чтобы я не видел.
– Будет сделано, – повторил он совсем озадаченно.
Оставшись наедине, я тупо посмотрел вслед, взгляд уперся в дверь, мысленно все еще вижу кольчугу, даже не кольчугу, а ткань со знакомым до боли гербом… Глупое выражение, просто дурацкое, но сейчас я ощутил, что в самом деле может быть именно до боли. До щемящей боли в груди, где ухитряется ныть сердечная мышца, что есть всего лишь насос для перекачивания крови.
Но, тем не менее, болит, как живой червовый туз, пронзенный стрелой. Гунтер поклонился, на лице нерешительность, усы обвисли, как у запорожского казака.
– И еще, ваша милость…
– Да, Гунтер.
– Вы хотели закончить осматривать ваши земли, но… осталось такая мелочь, что и выезжать туда не стоит.
– Что? – потребовал я. – Договаривай! Когда такое вступление, то, сам понимаешь…
Он вздохнул, развел руками:
– Там узенький клинышек, ваша милость. Не стоит и внимания. В основном же с той стороны ваши земли граничат с дружелюбными соседями. А земли Волка касаются ваших земель меньше, чем в четверть мили!
Я помрачнел, если не предпринимаю ничего против Волка, то вовсе не потому, что забыл, как он предательски захватил меня, а потом подверг жестокой пытке.
– После обеда поедем, – ответил я, – посмотрим.
– Ваша милость, – сказал он предостерегающе, – вам надо готовиться к турниру!.. Завтра рыцарский суд, а после него собирались на турнир… Какое копье подготовить?
– Не заговаривай зубы, – посоветовал я. – После обеда подбери крепких ребят. Да побольше. Я не хочу, чтобы и на этот раз что-то случилось.
Обед проходил в странной спешке: все знают, что я завтра еду на рыцарский суд, а оттуда прямо оправлюсь в Каталаун, где в предместье и будет знаменитый турнир, где победителю достанется Большой Золотой Шлем.
Я вышел из зала, навстречу бежала шустрая Фрида, я поманил ее пальцем:
– Эй, лисичка!.. Фрида, ты мне нужна!
Она подбежала, быстрая и ладная, заулыбалась, глаза заблестели, пухлые губы раздвинулись в обещающей улыбке, уже готовая на все вольности. Почти на голову ниже меня ростом, придвинулась ближе и смотрит снизу вверх в мое лицо, прекрасно замечая, как мой взгляд невольно скользнул за низкий вырез ее платья.
– Да, господин?
– Фрида, – повторил я, – э-э… что это я хотел сказать… У тебя что, на груди растут волосы?
Она отшатнулась, сама торопливо заглянула в платье, где два нежных белых полушария настолько оттопыривают платье, что несчастная никогда не научится играть на баяне.
– Что вы, господин!
– Да? Гм, тогда это не на груди, извини, с такого ракурса расстояние смазывается… Ты всех в замке знаешь?
Она потрясла головой:
– Ну, господин, не совсем уж и всех… Зато могу вам постелить ложе так, как никто не постелит!
– Ангелину знаешь? – прервал я. – Анджелу?
Ее улыбка померкла, круглое личико вытянулось, а искорки в глазах погасли:
– Ангелину?.. Да, совсем немного. Ее мало кто видит, господин. Она… она редко выходит наверх…
– Только по ночам, – сказал я и дал понять взглядом, что кое-что знаю. – Вот что, отыщи ее и пусть немедленно ко мне.
Фрида отступила на шаг, щеки побледнели, глаза расширились. Я смотрел, как ее тонкие руки прижались к груди в немой молитве:
– Господин!.. Не делайте этого!
– Почему? – спросил я. – Ах да, ты вот о чем… Нет, в постель тащить не собираюсь. Я человек осторожный, да и не хочу ложиться с железным поясом на шее. Неэстетично, как будто металлист какой, а я ведь теперь больше яппи… Мне нужно дать ей кое-какие наказы. Хотя, впрочем, ты у меня стала как бы управительницей по верхним этажам? Я видел, челядью командуешь неплохо. Поручаю тебе сообщить Анжелине, что все деревни Одноглазого – уже мои деревни. Я не хочу, чтобы им был причинен какой-то ущерб. Если надо, можешь поспособствовать ее переселению из Амальфи в другой замок… например, к барону Талибальду.
Личико Фриды прояснилось, она мило заулыбалась, в глазах и гордость от повышения в должности, и радость, что не тащу Анжелину в постель.
– Я прослежу, господин, – пообещала она. – Вы мудро поступили, что сказали именно мне.
– Да уж я мудр, – согласился я. – А почему я угадал?
– Я не только знаю их всех, – сообщила она застенчиво. – Я все-таки… главнее. Нет, по возрасту они все старше, но мало что видят в подземельях, а я везде… простите, ваша милость!.. знаю больше…
– Еще бы, – кивнул я. – Ночи на Купалу… в смысле, на Вальпургия, полеты на метле, где кто-то сгреб… Оттягиваетесь по полной, да?
– Ах, – ответила она и подошла совсем близко, ее пальцы взялись за пряжку моего пояса, – что все те Вальпургиевы в сравнению с той ночью, когда я оказалась в вашей постели…
– Вернусь, – пообещал я, – тогда и попрыгаем. А сейчас, увы, труба зовет.
Лучники, что обедали последними, еще допивали эль, а конюхи уже выводили оседланных коней на середину двора. На воротах нам прокричали вслед напутствие, выказывая в первую очередь то, что на посту, блюдут, сторожат, враг не пройдет и не проползет, не подкрадется.
