Андрей Аливердиев - Сопротивляющиеся
— Ну, сейчас, скажем, скорее всего, всем пришлось так. А насчет справедливости. Помнишь Мефистофеля:
Вам говорят, нет правды на земле, Но правды нет выше!
— Приятно разговаривать с человеком, цитирующим Гете, — подколол его я.
— Но от этого не легче.
— А если серьезно, то так, к сожалению, всегда бывает. Вот мы, русские,
— он подчеркнул это слово Видимо потому, что и Андрей Искандерович, ваш покорный слуга, и Никодим Нурмагомедович в старых советских паспортах имели совсем другую национальность, делавшую нас нежелательными гостями в «дорогой моей столице»., — всегда несли только добро. Даже освобождая чужие города, Краков, например, старались обойтись минимумом разрушений. Варварские же бомбардировки англо-американцев стали притчей во языцах. А как те же самые поляки или немцы относятся к нам и к американцам? Но сейчас у нас две новости. Одна хорошая — наших врагов разгромили. И плохая. Нас тоже.
Так что будем сопротивляться. Надеюсь, все народы России опять, как и в годину Великой Отечественной, станут вместе. И сербские, кстати, братья опять будут плечом к плечу с нами.
Я не стал ничего говорить. Хоть я и разделял его слова, уж больно они были прокламаторскими. Как у артиллериста из повести Герберта Уэллса 'Война миров'. Оно, конечно, было бы хорошо, если бы, но на самом деле-то все обычно обстоит не так.
Честно говоря, я не был вполне уверен, что если бы в этом новом мире лично для меня нашлось бы достойное место, то я не воспринял бы его с радостью. Ведь, в конце концов, что хорошего было в том мире, что мы потеряли? Нет, что-то хорошее, конечно, было, но…, в общем, и так все понятно. 'Если бы каждому дать виллу в Швейцарии, то никто бы не протестовал против режима', — пришли на ум слова героя 'Семнадцати мгновений весны'. Но я не стал делиться этими мыслями с Никодимом.
* * *
Между тем эльфы начали активизировать свою охоту. И их можно было понять. Как, впрочем, и нас. Ни один захватчик не любит партизан. И ни один партизан — захватчиков. Это, так сказать, диалектическое противоречие.
Пока нам удавалось справляться. Пока. А ведь всего с открытия условных врат, разъединявших наши миры, прошло каких-то две недели. И сколько всего успело произойти! Что же нас ожидало через два месяца. И сколько нам вообще предстояло еще прожить? На этот вопрос, пожалуй, ответить не мог никто.
Глава 10.
Этот разговор, как, впрочем, и как любой другой разговор, также завязался неожиданно. И также на одном из наших рейсов. Так уж получилось, что за все опасные мероприятия брались именно мы с Никодимом. Рауль же обычно оставался с детьми дома. Кстати это меня еще как раздражало, особенно, если учесть, что наши с Таней отношения стали охладевать… Однако я отвлекся.
— Ты читал Баха? — спросил меня Никодим.
— А он разве не художник? — переспросил я, разыгрывая идиота.
— Я имею в виду не Иогана Себастьяна, а Ричарда.
— Того, что написал 'Иллюзии'?
— И не только 'Иллюзии'. Я, как и он, всегда любил небо.
— Я тоже. Вот только зрение не позволило стать летчиком. А вообще небо и романтика, они почти не отделимы.
Поэтому не удивительно, что такие писатели, как Ричард Бах и Антуан Сент-Экзюпери были летчиками.
— Я тоже когда-то водил легкие самолеты, — произнес он с ностальгической нотой.
— А мне вот не пришлось. Зрение не позволило. Так что пришлось остановиться на третьем разряде парашютиста. Тут совсем неподалеку размещался ДОСААФовский аэродром.
— Вот как! Я вырос не здесь и об этом не подумал. Можно было бы попробовать полететь к Москве, посмотреть что там. Может, удастся продумать что-нибудь для сопротивления. Как, полетишь со мной?
Последний вопрос уже обращался ко мне.
Что я мог ответить. Полети я, на кого останутся дети. А даже Таню я все еще продолжал считать ребенком. И, собственно так оно и было. Хотя по отношению к ней другое чувство уже давно заняло мое сердце.
— Нет, нам надо или лететь всем, что крайне рискованно, либо кто-то из нас должен остаться.
— А Рауль?
— Ты это серьезно?
— Значит из-за Тани? — неожиданно он словно прочел мои мысли.
— В первую очередь, да, — честно признался я. — Но даже если отбросить личное, он не справится. Да и я, может быть, тоже… — Я сделал паузу. — Если ты улетишь, нам будет тебя не хватать.
— Я вернусь, — ответил он, похлопав меня по плечу. — И знаешь что, ты не справедлив к Раулю. Просто в тебе говорит ревность.
Может быть, это было и так.
Но… Черт побери, оттого что я это осознавал, мне было не легче.
— Хотя с ним бы я в разведку не пошел, — после короткой паузы резюмировал Никодим.
* * *
Поля для деятельности у эльфов было много, и они еще не успели задействовать аэродром, видимо, казавшимся им чистым полем. Для патрулей же издали мы вполне должны были сойти за рабочих, занятых восстановлением. Ох уж это слово 'восстановление'. За последние несколько дней, как восстановили работу радиостанции, оно успело поиметь нам мозги не меньше, чем когда-то 'перестройка' и 'реформы'.
Мы сбили замки. Запах слежавшейся пыли навеял ностальгические воспоминания.
— Что, будем укладывать? — спросил я. — Я-то, например, прыгал только на Д-пятом.
— Да нет, Д-пятый — это приметив.
Мы с Никодимом привели в порядок один из самолетов, и я помог уложить ему пару спортивных парашютов. Нам пришлось долго вспоминать, как это делается. У меня по студенческому принципу: «самое плохое, это если чего-то никогда не знал, а потом забыл». Ведь я, если что худо-бедно и знал, так это Д-5.
— А ты взял паспорт?
—???
— Самую важную часть из комплекта парашюта, — я вспомнил нашу старую парашютистскую шутку.
* * *
И, как это и должно было случиться, мы оказались в окружении. Так что единственное спасение могло заключаться в попытке улететь.
— Ладно, я пошел! — крикнул я Никодиму, и покинул самолет.
До сих пор я никогда не прыгал со спортивным парашютом. Не получилось и сейчас. Потому что уложенный Никодимом парашют так и остался в ранце. Запаски тоже не было…
Мне оставалось только шмякнуться о землю. Но неожиданно для себя я научился летать! Прямо как во сне.
Осознав, что я уже не совсем падаю, а, точнее сказать, совсем не падаю, я поспешил взять обратно все проклятья в адрес укладчика парашюта. Ибо, чем черт не шутит, если я летать научился, то и проклятия мои обрести ту еще силу!
Ну, вот, наконец, положение уже полностью соответствовало хорошему приключенческому сну: теперь я научился летать. Вы не представляете, какая это была радость. Правда, недолгая. Окончательно приземлившись, больше взлететь я так и не смог. Видимо для мобилизации этой магической способности не хватало чувства опасности…
