Наталья Резанова - Журнал «Если» 2010 № 3
— Его нам не стоит опасаться, — проговорил Маркон, глядя вслед ушедшему.
— Почему?
— Потому что любой из нас сильнее. Но дело даже не в его слабости. Он до сих пор одинок. Я следил за ним очень внимательно. Он ни с кем не пытался заключить союз, он надеется только на себя. В таком состязании одиночки обречены, будь они хоть магистрами магии или, — он бросил короткий взгляд на Дорана, — лучшими мастерами меча королевства. И все же хотел бы я знать, что у него на уме… Впрочем, сейчас мы должны обсудить кое-что более важное. Гарка и Урсин сейчас представляются мне самыми опасными противниками. Впрочем, есть и другие, которых не стоит заранее сбрасывать со счетов…
* * *Наследника престола удаляли из дворца и столицы сразу после рождения. Это было единственным способом сохранить ему жизнь. Ни высокие дворцовые стены, ни вооруженная до зубов охрана не могли уберечь принца, гибели которого искали могущественные семьи, обычно всегда соперничающие между собой, но объединенные общим стремлением очистить дорогу к власти. Согласно древним законам, особа короля и его семья были неприкосновенны — но не его наследник. Сталь, яд или магия рано или поздно находили свою жертву. Поэтому каждый наследник рос и воспитывался, постигая науку войны и управления страной, в тайной обители под присмотром учителей, которых именовали Безымянными Магами. Лишь после кончины правителя он мог появиться в столице, не опасаясь предательского удара в спину. Так гласил закон, который не мог быть нарушен, потому что каждая семья понимала: в нем — основа порядка и спокойствия государства. Нарушителя ждала война со всеми, единственным и неизбежным итогом которой было бы уничтожение всей его семьи. На седьмой день после похорон принц мог без опаски возникнуть из небытия и заявить о своих правах на трон. И главным доказательством этих прав служила способность трон занять.
Как всегда, претендентов в этот раз собралось чуть меньше четырех десятков — как раз по числу семей королевства. Каждый претендент утверждал, что он — Истинный Принц и сын короля, каждый был готов отстаивать свое утверждение, сражаясь с остальными. И народ знал, что это справедливо, потому что занять трон мог только настоящий сын короля, которому отец передал не только свою силу и мудрость, но и тайну могущества государства и королевского рода, противостоять которой не могли ни внутренние, ни внешние враги. Именно эта тайна хранила Истинного Принца на пути к трону, не оставляя никаких шансов на успех самозванцам.
Тем не менее до исхода состязания все претенденты считались равными друг другу. Двадцать дней они жили вместе в гвардейской казарме, готовясь к испытаниям, а на двадцать первый перед ними открывались дворцовые двери. Лишь один из них, пройдя лабиринт, повергнув всех соперников, добирался до тронного зала и садился на трон — Истинный Принц, который в этот самый момент становился королем…
* * *На рассвете распахнулись все сто десять дверей дворцового лабиринта — так гласил закон. Они оставались открытыми ровно столько времени, сколько потребовалось бы обремененному поклажей верблюду, чтобы сделать десять шагов. По одному или по двое претенденты вошли в избранные ими входы, после чего тяжелые створки сомкнулись вновь.
Доран и Маркон вошли в коридор, слабо освещенный светом, который проникал через невидимые отдушины под высоким потолком, и остановились, вслушиваясь в сомкнувшуюся вокруг них тишину. Коридор был короток, всего через несколько шагов он раздваивался. Левый отросток круто нырял в непроницаемый мрак подземелья, правый, напротив, являл собой начало восходящей вверх спиральной лестницы с широкими ступенями.
— Туда! — показал Доран налево, потому что каждый из претендентов знал: дорога к трону проходила через лабиринт, а иного пути не было.
Маркон согласно кивнул, вытащил из крепления на стене смоляной факел и скороговоркой пробормотал заклинание огня. Факел вспыхнул, осветив плотно пригнанные друг к другу плиты, которыми был выложен длинный спуск в подземелье. Придерживаясь руками за шершавый камень стен, они съехали вниз, оказавшись в круглом зале. Три новых прохода в стене зала прямо напротив открылись их взорам, а в центре на невысоком постаменте лежала неровная черная глыба, маслянисто поблескивающая в мерцающем факельном свете.
— Куда теперь? — шепотом спросил Маркон и тут же сам ответил, показав на центральное отверстие: — Мы должны идти туда, я чувствую это.
Внезапно нахлынувшее на Дорана острое ощущение опасности заставило его извлечь из ножен клинок. Переложив факел в левую руку, Маркон сделал то же самое. Они осторожно двинулись по залу, огибая странную глыбу справа. Доран не спускал с нее глаз ни на мгновение, все его чувства были обострены до предела, и потому то, что случилось дальше, не застало его врасплох.
Очертания глыбы почти неуловимо изменились, а потом с отвратительным хлюпающим звуком она выбросила два толстых щупальца. Отточенное лезвие свистнуло в воздухе, легко проникая в упругую плоть. Из широкой раны фонтаном вырвалась черная кровь. Щупальце не было отсечено до конца, оно надломилось в месте удара, словно подрубленное дерево. Судорожно подергиваясь, начало втягиваться обратно, и тогда Доран бросился на помощь Маркону, который оказался не столь быстр и удачлив. Меч и факел, выбитые из его рук атакой чудовища, лежали на полу, а сам Маркон с искаженным от напряжения лицом пытался оттолкнуть жадно тянущуюся к нему отвратительную конечность. Клинок Дорана поднялся и опустился дважды. Отсеченный кусок плоти звучно шлепнулся на камень. Короткий обрубок бесцельно хлестал воздух. Увернувшись от его беспорядочных движений, Доран подобрал факел. И прыгнул к выходу.
— Бежим!
Схватив свой меч, Маркон бросился следом. Они мчались по узким извилистым коридорам, не считая поворотов и ответвлений, и остановились, лишь когда зал с чудовищем остался далеко позади.
— Что это было? — переводя дух, спросил Доран.
— Цверб. Демон бездны. О них мне рассказывал наставник, — ответил Маркон. — Только он говорил, что все цвербы давно вымерли.
— Не все, — пожал плечами Доран. — По крайней мере один остался… Я мог бы его убить, — произнес он после короткой паузы.
— Цверба нельзя убить, — возразил Маркон. — Тело его неуничтожимо и восстанавливается очень быстро. Цверб умирает сам, когда приходит его срок.
— Сказки, — буркнул Доран, — я мог иссечь его в куски размером с мизинец, а потом просто растереть их сапогом на камне…
Пронзительный, полный боли и тоски вопль прервал его речь. Кричавший находился где-то совсем неподалеку, всего в нескольких поворотах. Доран с Марконом переглянулись.