Эйв Дэвидсон - Сын Неба. Странствия Марко Поло
Зверь несся какими-то неловкими скачками, в основном на трех лапах, и рычал так, что Маффео тут же вспомнил взрывы катайского громового порошка. Время от времени, видимо просто по привычке, он наступал на четвертую лапу. Когда это случалось, барс испускал дикий крик — по тону совершенно несходный с криком грифона, — и казалось, он сам готов отхватить себе левую переднюю лапу.
Неужели грифон не заметил чудовищную кошку? Или грифону не было до нее дела? А может, грифон просто не мог остановить свой стремительный бег?
Грифон несся навстречу гигантскому барсу. Гигантский барс несся навстречу грифону. Потом, снова приподнявшись и продолжая бежать на двух лапах, грифон отвел в сторону свой змеиный хвост и оставил на земле еще один холм дымящегося смрадного кала.
Наверное, именно оттого, что грифон приподнялся и как бы подался назад, могучая кошка решила, что враг собрался напасть. Или гигантский барс просто обезумел от боли. Немыслимый бросок — и он вцепился грифону в глотку, глубоко запуская когти в мощное тело фантастической твари. Дважды грифон, неспособный сбросить с себя нападавшего, превозмогая страшную тяжесть, с дикими криками поднимался в воздух — и дважды беспомощно падал. Что за вой тогда раздавался! Какие визги и хрипы!
Маффео на что угодно мог спорить, что в третий раз грифон не поднимется. А тот поднялся! Поднялся! Кто еще со времен слепца Гомера, что под звуки арфы поведал о пожаре Трои, лицезрел столь величественную картину? Кровавая схватка разворачивалась уже наверху — под сводом желтеющего к сумеркам неба. Неба, которое Ван Лин-гуань назвал всего лишь иллюзией. «Н-да, — подумал Маффео, — лучше бы оно ею и было».
Выживет ли грифон, если сумеет стряхнуть с себя смертоносную ношу? Выживет ли гигантский барс, если сумеет снова притянуть противника к земле?
Все дальше и дальше в каком-то гигантском вихре ревела битва. Оба чудовища страшно кричали. Наконец, с неба хлынула настоящая река крови — и сплетенные в один клубок тела ринулись вниз. Сама земля содрогнулась от тяжеловесного удара.
Потом комок разделился на две половинки…
И в мире вдруг воцарилась мертвая тишина.
7
Цуй: Воссоединение.
Озеро плавает над землею.
Велики приношения царя хранителям храма.
Пещера оказалась тесной, темной и узкой. Собственно, и не пещера, просто мелкое углубление, выветренное на склоне рыбовидного холма примерно там, где у карпа расположены жабры. И помещался туда разве что один человек со своим конем. Но Марко обрадовался тесноте, когда выяснилось, что пещеру уже занимает татарин Петр, его молодой слуга. Спасаясь от отравленных стрел, татарин тоже бежал к этим поросшим кустарником рыбовидным холмам — будто ведомый своим тезкой, святым Петром, рыболовом.
Двое дрожащих, взмокших пони прижались друг к другу — словно не только от тесноты, но и для поддержки. Марко и Петр крепко обнялись, от души хлопая друг друга по спине, — тоже для поддержки.
— А остальные… ты их не видел? — спросил Марко.
Молодой татарин отрицательно покачал своей угловатой головой. Иссиня-черные волосы парня свисали из-под наушников подшитого мехом шлема будто блестящая шторка, обрамляя его широкие скулы и черные глаза. Марко выбрал Петра из многочисленной стражи как личного слугу из-за редкой сообразительности парня, а также из-за таинственной способности общаться с ангелами — и духами-дьяволами, — что частенько наделяло его странной способностью предсказывать ближайшее будущее. Но теперь ни ангелы, ни духи-дьяволы не спешили обращаться к татарину, чтобы вывести их с Марко к остальным членам разбежавшегося отряда.
День клонился к закату, и, дав небольшой отдых измученным коням, Марко и Петр оставили свое укрытие и поднялись на вершину рыбовидного холма. Смертоносные вороны уже исчезли — но исчезли и сотоварищи двух путников.
— Мне частенько доводилось играть в прятки с царевичем Чингином среди плакучих ив, что растут вкруг карпового пруда Великого Уединения у зимнего дворца в Ханбалыке, — размышлял вслух Марко. — Здоровье Чингина пошло на убыль еще до моего прибытия в Катай, и он был слишком немощен для бурных охот и прочих мужских развлечений… Но когда погода баловала и царевичу становилось получше, он любил забавляться мальчишескими играми. А вдруг все это лишь игра в прятки в зимних садах дворца?
Сидя на своих мохнатых пони, Марко и Петр тревожно озирали горизонт в поисках хоть каких-то следов пропавшего отряда. А в голове у Марко снова и снова прокручивались игры в прятки с болезненным царевичем Чингином в парке под переливающимися черепичными крышами Ханбалыка.
Побеленные известью внешние стены зимней столицы великого хана в длину составляли почти тысячу ли. Они были окружены рвом и снабжены боевыми укреплениями, складами и мощными воротами, что вели в людный город Тай-тинь, отстроенный Хубилаем из пепла после монгольского нашествия. Меж этой наружной каменной стеной и выложенными яркой черепицей внутренними стенами, что замыкались вокруг роскошной императорской резиденции, располагались мощенные булыжником просторные дворы и сады для всевозможных церемоний. Рощи величавых деревьев сменялись там широкими лужайками, так напоминавшими Хубилаю родные монгольские степи, и всюду были проложены искусно вымощенные дорожки. Среди ив, рано цветущих сливовых деревьев и магнолий мирно паслись олени и играли белки.
В северном конце парка находился холм, где Хубилай приказал высадить великое разнообразие гигантских вечнозеленых деревьев, привезенных на татуированных слонах из самых дальних областей его империи. Холм этот выложили плитами зеленой яшмы и нефрита, а на вершине возвели павильон тоже из яшмы и нефрита — с загнутыми вверх свесами крыши. По углам крыши установили нефритовых драконов-хранителей. Впечатление павильон производил исключительно зеленое.
У основания Зеленого Холма кольцом располагался искусственный пруд, питаемый естественной протокой, куда животные приходили на водопой и где в изобилии водились карпы, лебеди, а также другая рыба и водоплавающая птица. Пруд пересекали изящные эмалированные мостики, что вели к Зеленому Холму и личному дворцу царевича Чингина по ту сторону протоки. Как раз у этого карпового пруда Великого Уединения Марко гулял и беседовал с Хубилаем, кормил с руки старого карпа и играл в прятки с недужным царевичем.
Худой как жердь и бледный как слоновая кость Чингин, лишь несколькими годами старше Марко, был одарен талантами игры на лютне и каллиграфии. Тонкие черты лица царевича то и дело искажались гримасой боли от изнурительной болезни, уже распространившейся по всему его телу. Но разум Чингина был столь же любознателен и остр, как и у самого Марко. Им просто суждено было подружиться.
