Шон Одиссей - Волшебная Башня (ЛП)
— Ты был прав, Дьякон, — сыщица кончиком карандаша указала на последнее предложение. — Во фразе «и впишет своё имя на страницы истории волшебства» нет семидесяти восьми слов, — она обвела последние два слова в предложении, — но есть седьмое и восьмое слова.
С удовлетворением глядя на объявление, девушка добавила: — Что скажешь, Дьякон?
Дьякон прочёл:
— Пройди по тайному пути великого волшебника в музее истории волшебства, — пару мгновений ворон раздумывал над полученной подсказкой, затем воскликнул: — Отличная работа!
— А теперь, — заметила Уна, — мы знаем, куда двигаться дальше.
Оглядевшись, девушка заметила, что за исключением архитектора, спокойно читавшего на сцене газету, в парке никого больше не осталось. Лёгкий ветерок витал среди парковых деревьев и игриво звенел развешанными на цыганском фургоне колокольчиками.
Уна направилась к фургону, ее переполняло любопытство.
— Куда ты идешь? — спросил Дьякон. — Музей в противоположном направлении.
Уна испытывала страстное желание, с которым не могла совладать. Лишних свидетелей в парке не осталось, и момент просто идеально подходил, чтобы заняться расследованием и проверить, не оставил ли похититель гадальной чаши каких-нибудь следов.
— Все в порядке, Дьякон, — заверила ворона хозяйка. — Без сомнений, я вперед всех справилась с подсказкой. Уверена, время еще есть.
Дьякон заворчал.
— Не будь такой самоуверенной. Против тебя соревнуются довольно умные люди.
Тон был резок, и Уна понимала, что заслужила этого. Ее заявление прозвучало высокомерно, но все же Дьякон не понимал мотивы хозяйки, жаждущей найти вора. Он не мог до конца разделить тяготы ее потери и понять, как это — жить с осознанием вины за смерть близких.
«Что если намеки мадам Романии окажутся правдой?» — размышляла сыщица. Что если ответственность за смерть мамы и сестренки лежит не на ней? Уна не могла вообразить, как это возможно, но чаша могла бы ей все показать…
— Да это пару минуток займет, — успокаивала она Дьякона, осматривая грунт вокруг вагончика. — Глянем, есть ли какие-нибудь улики.
Дьякон беспокойно затрепыхался на ее плече:
— Глупости! Мы лишь теряем время!
— Время теряем? — возмутилась Уна, но тут же осеклась.
— Бедные мои перья! — ворчал Дьякон, слетев с плеча на землю.
Девушка хранила молчание, осматривая все вокруг. Она чувствовала вину за то, что так резко ответила Дьякону, который хотел сделать как лучше, и разочарование — ведь она ничего не нашла. Наконец Уна покачала головой и выпрямилась.
— Совсем ничего, — девушка сдула прядь волос с лица, пожала плечами, как бы извиняясь перед Дьяконом. — Прости, что сорвалась.
Ворон стоял на сухой земле возле одного из колес вагончика. Дьякон отвернулся от хозяйки, давая понять, что его чувства задеты. Но через мгновение прервал молчание:
— Ладно, ладно. Что было, то прошло. А сейчас не могли бы мы вернуться к… К…
И замолчал.
Уна нахмурилась:
— Дьякон? В чем дело?
Дьякон молчал и рассматривал что-то под фургоном, вертя головой.
— Дьякон? — повторила девушка.
— Да здесь вроде как лазейка, — наконец-то произнес ворон.
Уна присела и заглянула под фургон. И действительно, она четко увидела то, о чем говорил Дьякон. Внизу вагончика находился навесной люк: еще один способ попасть внутрь. Для чего нужен был такой люк, Уна не знала. Под ним на высохшей грязи остался след, словно кто-то ползал по земле.
— Вот как они проникли, — заметила Уна. — Ну, ты и глазастый, Дьякон!
— И глянь-ка сюда, — продолжил Дьякон, прыгнув прямо под люк. Он засунул клюв в засохшую грязь, тыча в блестящий предмет. Ворон разворошил грунт, чтобы вытащить вещь из земли, и затем перекинул ее на ладошку сыщице.
— Похоже, что воришка оставил улику?! — удивилась Уна. — Серебряное колечко. Посмотри, какое оно тоненькое и изящное. Как ювелир мастерски придал ему форму сердечка наверху. Могу заверить, Дьякон, что это женское колечко, судя по форме и размеру. И довольно дорогое.
Девушка зажала кольцо в кулаке, выпрямилась и затем спрятала улику в один из своих удобных карманов.
— Отличная работа, Дьякон! — похвалила сыщица своего друга, чувствуя себя оправданной за то, что потратила время на расследование. Ее ум заработал в поисках возможных подозреваемых — это могла бы быть любая женщина на вечеринке прошлым вечером или даже та, которой там не было, но которая проникла в парк незамеченной. Она вытянула руку, и ворон примостился на рукаве.
— А сейчас, друг мой, пошли побеждать.
Глава четвертая
Экскурс в историю
— Видишь Дьякон, — заметила Уна, — не надо было спешить. Здесь еще никого нет.
Они быстро поднимались на крыльцо Музея истории волшебства, огромного белого здания, больше похожего на каменную крепость, чем на музей. По дороге Уна вспоминала, как всего три месяца назад группа девушек смогла забраться в эту, казалось бы, неприступную твердыню и украсть два мощных волшебных кинжала — один из них и превратил Волшебника в лягушку.
Девушки оказались никем иным, как оставшимися девятью членами Ведьминского сестринства, древнего шабаша ведьм. Еще больше изумило Уну то, что каждой из девушек было почти по пятьсот лет. Как бы то ни было, теперь, когда Кровавый Мартин пустился в бега, у обитательниц Холма больше не было доступа к корням турлока, основному ингредиенту волшебного крема, который сохранял их вечную молодость.
Уна отчаянно хотела выяснить, как же Кровавый Мартин умудрялся возить контрабандой турлок из Чудоземья. Стеклянный портал меж двух миров был запечатан со времен окончания Великой войны фей. Однако еще сильнее Уна желала знать, где сейчас находился негодяй и какое очередное преступление готовил. Чистосердечное признание Мартина в том, что он являлся идейным вдохновителем убийства Униного отца, вызывало в ней приступ ярости, усиливающийся оттого, что мерзавец все еще находился на свободе.
Уна рывком открыла дверь музея и вошла. Вестибюль представлял собой громадное круглое помещение с высоким потолком. В центре размещалось кольцо массивных монолитных камней, близнец английского Стоунхенджа.
Уна подошла к охраннику в форме, коренастому мужчине с мясистыми руками и очень короткой шеей. Девушка обрадовалась, никого больше там не увидев. Возле охранника на резной деревянной стойке лежала ручка и прочно привязанный журнал.
Уна поднесла ручку к бумаге, намереваясь написать свое имя в начале страницы, но тут у нее перехватило дыхание. В начале страницы уже было имя — большие, знакомые витиеватые каракули, занимающие почти четыре строки.
