Пол Андерсон - Галльские ведьмы
Этого и следовало ожидать.
— В стороны! — скомандовал Грациллоний. — Окружай! — Он повел одно подразделение, Админий — другое. Солдаты не теряли времени даром.
Те бандиты, что находились внутри фургонов, оказались в ловушке, ибо оборонявшиеся, завидев подмогу, принялись отбиваться с новыми силами. Вообще все происходящее сильно смахивало на городской бунт. Схватка разбилась на множество отдельных поединков: люди наступали, пятились, спотыкались о лежащих на земле, падали, когда их хватали за ноги, продолжали бороться лежа…
Сначала солдаты метнули дротики. Предназначенные для того, чтобы пробивать щиты, они глубоко вонзались в незащищенные тела. Галлы с криками падали наземь. Пытавшиеся помочь упавшим сами получали ранения. А вслед за дротиками подоспели и легионеры.
Светловолосый юнец с длинными усами попытался прошмыгнуть мимо Грациллония. Центурион всадил ему меч между ребер, повернул лезвие в сторону, чтобы наверняка задеть печень. Клинок уверенно погрузился в плоть; юнец рухнул навзничь. Прежде чем Грациллоний успел высвободить меч, на него напал огромный галл; завывая, точно демон, он занес над головой топор, оставив беззащитной грудь. Грациллоний шишаком щита ударил его в солнечное сплетение. Галл выронил топор и упал на колени. Центурион ударил его ребром щита в висок и отвернулся.
Будем надеяться, удар не окажется смертельным. Грациллоний хотел набрать пленных и доставить их в Юлиомагус — для суда и казни, в устрашение прочим. Он вытащил меч. С клинка капала кровь.
— Мама, — простонал юнец, обеими руками зажимая рану. Грациллоний двинулся дальше. Весь эпизод занял от силы минуту-другую.
Он приметил группу людей на лесной опушке. Один за другим бандиты исчезали в лесу, растворялись за деревьями. Несколько человек волокли за собой фигуру в облачении священника. Задумываться о происходящем было некогда. Центурион отметил про себя вожака — высокого, ловкого, неожиданно хорошо одетого — и вновь ринулся в схватку.
…Легионеры не понесли потерь, достойных упоминания. Из числа путников уцелели, кроме Флора, двое франков-охранников, изрядно поцарапанных, но живых, трое возниц, священник и один дьякон. Остальных оттащили к обочине, вытерли кровь с их лиц, и священник помолился за упокой их душ.
Епископ Араторий отсутствовал.
Что касается бандитов, они потеряли полную дюжину — кого убили в схватке, кого добили, чтобы не мучился. Их отволокли к противоположной обочине и бросили, как падаль, не позаботившись ни вытереть кровь, ни прикрыть глаза; лишь милосердные тени укрыли их своим пологом. У фургонов сидели шестеро пленников.
Говорили мало. Большинство путников еще не пришли в себя. Время от времени давали о себе знать полученные в схватке раны; люди дрожали, тупо глядели перед собой, жадно хватались за хлеб и вино, которые раздавали легионеры. Солдаты занялись лагерем — было ясно, что ночь они проведут здесь. Порой раздавалось негромкое замечание, брань, проклятие, сопровождавшее глухой стук топоров и шорох впивавшихся в землю лопат.
Флор отозвал Грациллония в сторону, подальше от убитых, раненых и пленных. Солнце еще не успело сесть, макушки деревьев купались в алом свете, редкие лучи пробивались сквозь листву. Начинало холодать, неподалеку раздавался вороний грай.
— Епископа увели! — воскликнул Флор. — Святого человека, представителя церкви, похитила шайка святотатцев! Я не переживу этого скандала, просто не переживу! И мулы, мои замечательные мулы пропали! Почему вы не торопились?!
— Я же объяснял тебе, — устало ответил Грациллоний. — Если собираешься жаловаться на нас в Юлиомагусе, побереги дыхание. Любой командир одобрит мои действия. Радуйся, что мы спасли тех, кого сумели, и поможем тебе в безопасности добраться до цели.
Да, никуда не денешься, ему придется сопровождать обоз. Шансов на то, что появится другой отряд, которому он с легким сердцем сможет передать Флора, почти не было. А бросить этих людей на милость сбежавших бандитов он не вправе. К императору он явиться запоздает, но обстоятельства его извинят. Хотя христиане наверняка ужаснутся тому, что случилось с благочестивым епископом…
— Тсс, — прошептал вдруг кто-то из кустов. — Эй, римлянин!
Грациллоний резко обернулся — и никого не увидел: сплошные заросли, сгущающиеся тени… Может, послышалось? Может, это ветер в листве?
— Тсс, — повторил тот же голос. — Я тут.
— Кто это? — всполошился Флор. — Бандиты вернулись? Помогите! К оружию!
Грациллоний схватил его за шею и сжал так, что купец задохнулся.
— Тихо, — велел центурион, не сводя взгляда с кустов. — Возвращайся к фургонам и — никому ни слова. Я разберусь.
— Но… Ты ведь…
— Тихо, я сказал! Иди отсюда, а то задушу! — Он разжал пальцы. Флор с рыданиями побрел прочь.
— Кто ты? — негромко спросил Грациллоний.
— Вождь багаудов. Не шевелись, если хочешь получить своего епископа обратно живым.
Грациллоний расслабился и даже хмыкнул.
— Что ж, — проговорил он. — Предлагаешь поторговаться?
II
Палатка центуриона была достаточно просторной, чтобы вместить двоих, и достаточно теплой, чтобы укрыть сидящих внутри от осенних заморозков. Снаружи задувал ветер, поднявшийся с наступлением темноты; он раскачивал ветви, гнал по земле палую листву, теребил шесты, на которых была натянута кожа. Внутри горел тусклый светильник, отбрасывая на стены палатки чудовищные, уродливые тени.
— Твоя цена высока, — задумчиво проговорил Грациллоний.
Руфиний пожал плечами и ухмыльнулся.
— Один епископ против шести багаудов. Ты волен отказаться. Лично я думаю, что предложение честное.
Грациллоний пристально поглядел на него. Молодой, лет девятнадцати-двадцати, однако в зеленых глазах угадывается опыт, присущий скорее старику. Среднего роста, ноги длинные, крепко сбит. Острые черты лица, на правой щеке глубокий шрам — след давней плохо залеченной раны; из-за этого шрама создавалось впечатление, что Руфиний непрерывно усмехается, если не сказать — скалится. Борода редкая, но аккуратно подстрижена и разделена надвое. Волосы черные, относительно чистые, да и сам он явно не понаслышке знаком с гигиеной. Линялая, многажды штопанная рубашка, штаны из крепкой ткани, жилет из оленьей шкуры, поверх которого накинут плащ с капюшоном, на ногах самодельные, но вполне пристойного вида башмаки; на поясе кошель, нож и римский меч…
— Ловок ты, приятель, — сказал наконец центурион. — А если я не отпущу преступников, что станется с добрым епископом?
— Его зарубят, как свинью, — холодно объяснил Руфиний. — А перед тем, думаю, ребятки с ним немного порезвятся.
