Кэтрин Куртц - Тень Камбера
Когда Дункан закончил, Дугал, ребенок, рожденный от этого союза, вышел вперед и представил символы, которыми его родители обменялись много лет назад ночью в часовне в Кулди: брошь-застежка для плаща в форме головы спящего льва, внутри которой в специальной полости до сих пор хранились переплетенные волосы Дункана и Маризы, а также кристалл цвета меда, который Дугал не снимал с того дня, год назад, когда они с отцом наконец узнали о своем истинном родстве.
— Носи его, — сказал тогда Дункан, — в память о твоей матери.
— Но в таком случае у тебя ничего не останется от нее, — запротестовал Дугал.
— У меня остается все, — ответил Дункан. — У меня есть ее сын.
Теперь отец с сыном стояли в покоях короля, слегка смущаясь, все еще наслаждаясь триумфом от решения трибунала… и горячей пищей, которую Келсон приказал принести по их возвращению. Король, Морган, Нигель и Арилан продолжали беседу над остатками трапезы, но Дугал почувствовал необходимость поговорить с глазу на глаз с отцом. Они с Дунканом отошли в глубь алькова, вне пределов видимости и слышимости других. Светлый цвет стен резко контрастировал с черными одеждами, в которые отец и сын облачились для торжественной утренней процедуры.
— Я знаю, ты говорил мне об этом раньше, но я забыл, что вы с Маризой причастились после того, как дали свои клятвы, — сказал Дугал тихим голосом, глядя на дождь и теребя кристалл, принадлежавший его матери. — Конечно, вы это сделали. Ведь ты уже тогда был священником, не так ли? Даже если ты и не был посвящен в духовный сан и не начал специальное обучение. Но ты был готов от всего этого отказаться ради нее.
Дункан вздохнул, опуская обе руки на железную оконную раму, и, приложив лоб к холодному стеклу, уставился, не видя, на дождь за окном. В середине дня уже было почти темно, но все равно не так, как в его душе тем далеким летом.
— Я думал, что готов, — сказал он через некоторое время. — В то время я собирался это сделать. Но тем не менее, предполагаю: да, я уже был священником. Наверное, я всегда знал о своем призвании, но… отодвинул его в сторону, когда встретил твою мать. Я раздумывал, не потому ли Бог забрал ее от меня — ведь я был Его служителем.
— Тогда почему Он позволил тебе влюбиться? — спросил Дугал. — Он просто проверял тебя? А затем, когда ты провалил испытание, Он убил ее, чтобы ты не мог ее получить?
Дункан резко поднял голову, уловив горечь в словах Дугала, слыша эхо своего собственного протестующего гнева, когда он узнал, что Мариза умерла.
— Дугал, нет! — прошептал он. — Это правда, что она умерла, сын, но Он не убивал ее. Если я что-то и познал за тридцать с лишним лет жизни, это то, что Он — любящий Бог. Он не убивает своих детей, хотя и только по Ему ведомым причинам Он иногда посылает им страдания, а мы не понимаем, почему. Она могла бы умереть, рожая ребенка от любого мужчины. Не думаю, что она была выбрана потому, что осмелилась полюбить человека, которого Бог намеревался сделать своим слугой.
Дункан снова уставился на дождь, вспоминая, чего ему самому стоило искренне поверить в то, что он только что сказал. Хмыкнув, Дугал отвернулся, его плечи протестующе напряглись.
— Я понимаю, что ты чувствуешь, — сказал Дункан через несколько секунд. — В некотором роде ты, наверное, прав. Вполне могло быть: Бог испытывал меня, и я на самом деле не выдержал испытание. Какое-то время, после того, как я узнал о ее смерти, я так и думал. Но теперь я думаю, не по другой ли причине Он соединил нас с Маризой? Он все равно хотел, чтобы я служил Ему, но… может, это был единственный способ для тебя появиться на свет.
— Для меня?
Когда Дугал в ужасе уставился на него, Дункан мягко улыбнулся.
— Иногда ты очень похож на Аларика. Он — еще один, кому не нравится думать, что он был объектом особого внимания Небес. Спроси его когда-нибудь, если не веришь мне.
— Ну, ко всему этому надо привыкнуть. И это потребует времени.
— Почему? Разве ты не думаешь, что у Бога для каждого из нас есть предначертание?
— Да, конечно, — Дугал чувствовал себя неуютно. — Но только в общем. У нас есть свободная воля.
— В некоторой степени, — согласился Дункан. — Но что такое была моя воля против воли Бога, Дугал? Он хотел, чтобы я стал Его священником. Не уверен, что у меня когда-либо имелся выбор в этом деле — реально. Не то чтобы это играло для меня какую-то роль, — добавил он. — По крайней мере, теперь, и уже многие годы. Хотя, конечно, это имело значение после смерти твоей матери. Но есть и определенная доля удовлетворения, когда ты знаешь, что был избран. Я не представляю, почему Он желал меня так сильно, но кроме той короткой вспышки невольного бунта — которая в любом случае могла быть Им запланирована — я был рад служить Ему. Нет, больше чем просто рад. Он принес мне счастье. И одна из самых больших радостей, хотя я этого и не знал долгое время, заключалась в том, что Он дал мне зачать тебя — и все это — не задев Его чести.
Дугал, которого сильно тронули эти слова, неловко отвернулся, снова уставившись в окно. Он не хотел, чтобы Дункан видел его слезы, навернувшиеся на глаза.
— А что с Его законами? — спросил он через некоторое время. — Теми, которые запрещают Дерини становиться священниками?
— Законы пишут люди, Дугал, даже если Бог их вдохновляет. Иногда люди не правильно Его понимают.
Дугал искоса посмотрел на отца.
— А что бы произошло, если бы Мариза не умерла? Ты бы все равно стал священником? Кстати, а она знала, кто ты?
— Что я — Дерини? Конечно. Я сказал ей в тот день перед тем, как мы поженились.
— И это не играло для нее роли?
— Конечно, нет. Для нее это был некий странный, но полезный талант, нечто типа второго зрения, которым обладают некоторые из жителей приграничья — только более разнообразный. Не уверен, что она когда-либо полностью понимала, из-за чего вся суматоха, хотя и знала, что меня может ждать смерть, если мою тайну раскроют. Люди, проживающие в приграничных районах, всегда были связаны с мистикой. Возможно потому, что страшные преследования, которым подвергались Дерини в долинах, никогда не достигли тех же масштабов в горной местности.
— Да, это так, — согласился Дугал. — Но ты не ответил на другой мой вопрос. Что бы ты сделал, если бы она не умерла?
Любопытство о том, что могло бы быть, любовь к матери, которую Дугал никогда не знал — Дункан не мог обвинять сына за это, но у него не было ответа. Как ему это объяснить, не разрушая идеалов, остающихся у все быстро схватывающего молодого человека, который столько всего пережил, и на чью долю выпало столько напастей?
