Роберт Асприн - Смертоносная зима
Рука его потянулась к поясу, и Стратон напрягся: Нико был специалистом по части метания пиротехнических снарядов и отравленного металлического оружия, равно как и любых других режущих предметов, имевшихся в его арсенале. Кому, как ни Страту, было знать об этом. Они были практически равны по силе, так считали в Союзе, хотя с годами мастерство Страта стало увядать, Нико же, наоборот, его приумножил.
— Что бы я сейчас ни делал, Стелс, разве это хуже, чем то, что сотворил ты. Думаешь, я забыл то сражение, которое ты учинил на Фестивале, чтобы защитить нисийскую колдунью от жрицы Энлиля?
Рука Нико, уже готовая вложить стрелу в арбалет, замерла.
— Это несправедливо, Туз.
— Мы говорим не о справедливости — мы говорим о женщинах. Или о женских воплощениях, или о тех, кем бы они ни были. Оставь эту женщину в покое — она на нашей стороне; она сражалась вместе с нами, она… спасла Синка от Роксаны.
Неожиданно подозрение закралось в душу Стратона, и довольно сильное подозрение.
— Тебя впутала в это дело Роксана, не так ли? Да или нет, Стелс?
Нико с пузырем лигроина в руке, которым уже собирался полить ветошь, закрепленную на кончике стрелы, остановился.
— Какое это имеет значение? Что здесь происходит, в конце концов? Рэндал исчез, и его никто не ищет. Ты спишь с некроманткой, и никому до этого нет дела.
— Оглянись вокруг и сам поймешь, что происходит. Но я гарантирую, что тебе это не понравится. Мне, во всяком случае, не нравится. Криту не понравилось бы. Темпус с нас три шкуры спустил бы. Но их с нами нет, не так ли? Есть только я и ты. А я обязан охранять эту… даму, здесь.
— Ты больше обязан ей, чем мне? Священный…
Нико прервался на полуслове и уставился, раскрыв рот, на что-то позади Страта, так что могучий воин тоже повернулся, чтобы посмотреть, что же такое увидел Нико.
На пороге дома рядом с некроманткой Ишад, закутанной в черный плащ с капюшоном, стоял Джанни — или то, что от него осталось. Бывший пасынок, бывшее живое существо было красно-желтого цвета с просвечивающими через кожу костями; остатки лохмотьев на нем светились, как огни Святого Эльма. Вместо глаз у него зияли дыры, а волосы отросли до невероятной длины. Когда он начал спускаться по лестнице, за ним потянулся запах свежекопаной земли.
Страт невольно оглянулся через плечо на Нико, который прислонился к невысокой изгороди, сощурив глаза, будто ослепленный слишком ярким светом; его арбалет был нацелен в землю.
Страт услышал, как Ишад пробормотала:
— Иди же. Иди к своему напарнику, Джанни. Ты свободен. Можешь воссоединиться с ним. Затем громче:
— Страт! Заходи. Пусть они побудут вдвоем. Пусть решают сами — я была не права: это у них проблемы, а не у нас.
Вдруг Нико вскинул арбалет и быстро прицелился в Ишад — Стратон не успел встать между ней и его стрелой или даже подумать об этом, — но она неожиданно оказалась рядом с Нико, глядя в его лицо с таким выражением, какого Страт никогда не видел у нее прежде: глубокая скорбь, сострадание, даже признание родства душ.
— Так вот ты какой. Особенный. Никодемус, из-за которого соперничают даже Бог Энлиль и Энтелехия Снов Ашкелон. — Она покачала головой, как будто находилась у себя в гостиной и разливала чай в приличном обществе. — Теперь я понимаю почему. Никодемус, не торопись искать себе новых врагов. Колдунья, которая послала тебя сюда, схватила и держит у себя в плену Рэндала — разве это не большее зло, не более глубокая несправедливость, чем возможность отмщения души Джанни, который страстно желает этого?
Ишад ждала ответа, но Нико молчал. Его взгляд был прикован к существу, ковылявшему к нему с протянутыми руками, чтобы обнять своего бывшего напарника.
Нико, содрогнувшись от отвращения, глубоко вдохнул, опустил свой арбалет и вытянул руки вперед, сказав:
— Джанни, как ты? Она права?
Страт, не выдержав, отвернулся; он не мог смотреть на то, как Нико, полный жизненных сил, обнимает это нечто, некогда воевавшее с ним бок о бок.
В этот момент Ишад взяла его за руку, приложила свою прохладную ладонь к его пылающему лбу и повела в дом.
Стратон подумал, что он никогда не сможет забыть картину воссоединения пары Священного Союза, живого и мертвого.
***Нико со стаканом в руке сидел за столиком в «Держи пиво», открывавшейся с восходом солнца, когда вдруг заметил, что некто рисует его портрет.
Какой-то малый, небольшого роста, с животом, словно подушка, и черными кругами под глазами, сидевший в дальнем углу залитого лучами зала, бросал на него короткие взгляды, а затем опускал голову вниз и водил рукой по доске, лежавшей у него на коленях.
Нико решил не давать наглецу спуска. Он провел слишком тяжелую ночь, чтобы терпеть кого бы то ни было, и уж точно — не мазилу, не спросившего разрешения.
Однако, когда Нико проходил мимо бармена с выражением лица, не оставлявшим сомнений относительно его намерений, тот рукой тронул его за плечо.
— На вашем месте я бы не делал этого, сэр. Это ведь Лало-Живописец, тот, что нарисовал Распутного Единорога, там, в Лабиринте, который ожил и убил стольких людей. Пусть себе марает.
— Но я-то уже живой, старина, — сказал Нико, проклиная свой характер и чувствуя, что готов взорваться и сейчас, вне всяких сомнений, произойдет что-то плохое, если он не возьмет себя в руки. — И я не желаю, чтобы мой портрет был нацарапан, неважно на чем — на стене, двери или в сердце. Я сейчас возьму, переверну его стол и распишусь на его жирном брюхе…
В это время маленький живописец с крысиным личиком неуклюже побежал к выходу, держа этюдник под мышкой. Нико не стал его преследовать.
Он вернулся назад к себе за стол и, усевшись, начал ковырять деревянную поверхность кончиком кинжала, как это обычно делал Джанни. Вспоминая о своей последней встрече с ним, он хотел забыть это неживое нечто, счастливое тем, что участвует в смертельной битве по приказу колдуньи. Нико мучил вопрос, следует ли ему — вернее, сможет ли он — найти какой-либо путь, чтобы успокоить душу Джанни, несмотря на все уверения того, что он доволен своим теперешним состоянием. Да может ли оно что-либо знать? И было ли оно действительно Джанни? И остается ли в силе их клятва, если один из давших ее больше уже не является человеком?
Нико никак не мог прийти к решению. Он не хотел пить слишком много, но спиртное притупляло неприятные воспоминания, и вот наступили сумерки, а Нико все так же сидел на прежнем месте и старательно, но безуспешно наливался пивом. Случилось так, что в этот момент жрец, известный как Молин Факельщик, зашел в таверну со своим окружением. Вся компания была одета в зимние туфли с загнутыми мысами, увешана кричащими Драгоценностями и пахла духами.
