Анджей Ваевский - Отныне я - твой меч
— Вы отправляетесь во главе отряда для подавления мятежа в Западный Мадерек, — почти ласково улыбнувшись, произнес Кирит.
— Для подавления? Скорей уж для уничтожения, раз император посылает Разящего. Хотя занятно, насколько помню, это свободная провинция, а не часть империи. И, как я понимаю, возможности отказаться нет? — спросил Садар. Альбинос молчал, оставляя решение за господином. Он предпочитал не вмешиваться в подобные разговоры.
— Называй это, как хочешь, сидеримец. Да, права на отказ нет. Должны же вы как-то оправдывать свое существование. К тому же демонстрация силы прихвостням Рагарда, поднявшим мятеж, не помешает, — ехидно оскалился жрец, возвращая принцу одну из "долговых" улыбочек.
— И невольно возникает вопрос, так ли хорош император, раз его союзники бунтуют, наслушавшись каких-то там северян, — меланхолично продолжил Садар, никак не реагируя на колкости Кирита. Жрец поморщился, оставив без ответа выпад принца. Тот удовлетворенно усмехнулся, разглядывая потолок.
— Весело, Садар Сидеримский? — поинтересовался жрец.
— Да, такая птичка забавная на фреске. Как называется, не знаю только, — сделав вид, что речь изначально шла о фреске, и лишь она занимает его внимание, ответил тот.
— Иволга, — неожиданно произнес Разящий.
— Что — иволга? — едва ли не хором переспросили альбиноса Кирит и Садар и почти зашипели друг на друга.
— Иволга на фреске. Птичка такая, на иве живет, — наставительно просветил их неприкасаемый с высоты своего роста. Принц прыснул в кулак, жрец побагровел.
Уходя, Кирит не заметил, что ему в спину уставились два смеющихся взгляда. Улыбок Разящего он вообще не замечал. Вернее, неприкасаемый не показывал их никому, кроме Садара. Но лучше бы жрец оглянулся еще тогда, чтобы увидеть эти две пары глаз: серые и багровые, такие разные и такие одинаковые, прячущие за веселостью сталь решительности. Намного позже Кирит будет жаловаться генералу, что упустил момент, когда эти двое стали так походить друг на друга, перенимая моменты поведения, тонкие нюансы, почти рыдать, что проглядел то, что альбинос вовсе не безумный юнец, которому лишь бы сражаться. Но это будет намного позже, а сейчас, проглотив непрозрачный намек на собственную наивность, жрец торопился покинуть комнату, радуясь в душе, что несносная парочка хоть какое-то время не будет мозолить глаза.
— Что скажешь, Разящий? — спросил Садар, усаживаясь на подушки и наливая себе вина.
— Ты не будешь сражаться, ты не готов, — ответил альбинос, пристраиваясь рядом. Похоже, за пять месяцев, проведенных вместе, оба поняли, что путь у них один, а значит, нужно сглаживать углы.
— Что же я буду делать? — поинтересовался принц.
— Наблюдать. И учиться выдержке, — Разящий разлегся на подушках, уложив голову на колени Садара. Весь день их обоих таскали по приемам, демонстрируя многочисленным иностранным гостям, ненавязчиво намекая на то, что "оружие" не миф. Кирит мог преспокойно обойтись без присутствия сидеримского наследника, но один альбинос не пошел бы. И сейчас он лежал уставший от дворцовой шумихи. Все же воину ближе грохот сражения, чем церемониальное расшаркивание.
— Разящий… Разящий… надо дать тебе имя. Нехорошо это — быть безымянным, — проворчал себе под нос принц, рассеянно перебирая белые пряди неприкасаемого.
— Разве мечу положено имя? — удивился тот.
— У хорошего меча обязательно должно быть имя, а ты — лучший.
— Тогда… назови меня, — резко поднявшись с подушек, Разящий уселся напротив сидеримца.
— Хм, не так-то просто дать имя, но мне кажется, что тебе подойдет… Азит.
— Бог войны?! Ты хочешь мне дать имя бога войны?! — впервые за все время голос альбиноса дрогнул.
— Именно, — улыбнулся Садар.
Глава шестая
— На что ты готов пойти ради своего господина?
— Не имеет значения, я всего лишь оружие.
— А если я прикажу предать императора?
— Все также не имеет значения, мне он не господин.
* * *Мадерек, год 2566
Отряд из пятидесяти новобранцев выстроился на плацу перед тем, как покинуть императорский двор и выдвинуться в сторону Западного Мадерека. Окинув беглым взглядом тех, кого правитель соизволил выделить под его начало для карательной операции, Садар со злостью сплюнул под ноги. Перехватив взгляд седого наставника, заметно нервничающего, волнующегося за своих учеников, принц вздохнул и произнес:
— Не бойся, старик, я верну их всех живыми и невредимыми.
— Не стоит их недооценивать, поди, не моложе твоего… белобрысого, — огрызнулся уязвленный воин.
— Старик, не путай шестнадцать лет жизни своей ребятни с шестнадцатью годами становления оружием, — спокойно ответил Садар. Разящий, которого теперь звали Азит, молчал, изредка кивая.
— Мерзавец! Вот мерзавец! Уверен, что именно он так распорядился, а император его слушает, — вдохновенно ругался принц намного позже, когда маленький отряд выехал из города.
— Объясни, я не понимаю, что такого произошло, вызвавшего в тебе столько злости, — Азит ехал рядом, и гнедая лошадка принца нервно похрапывала, косясь на вороного коня неприкасаемого. Сия зверюга заслуживала отдельного внимания: черный как смоль жеребец, огромный, более схожий с тяжеловозом, чем с армейской лошадью, обладал столь диким нравом, что внушал невольный страх любому, кто смел приблизиться. И лишь альбиносу удавалось справиться с этим внушительных размеров животным, невзирая на очень не покладистый характер.
— Да Кирит, его рук дело, не иначе. Только и я не уступлю. Знаешь, Азит, мы обязаны вернуть этих юнцов живыми. Всех, — Садар заметно нервничал.
— А сложность в чем?
— Понимаешь, там сотни мятежников. И их действительно поддерживает Рагард, там опытные воины. И против них — пять десятков детей! — принц слишком повысил голос, и "дети" немедленно отозвались, возмущаясь:
— Мы не дети!
— Скольких ты убил?! — Садар едва сдерживал ярость, обернувшись с вопросом к самому ретивому. Ответа не последовало. И не могло последовать — новобранцы, этим все сказано.
— Я сохраню их жизни для тебя, — неприкасаемый произнес это настолько спокойно, что Садар заскрежетал зубами еще сильнее. Он понимал — как ни силен Азит, но в настоящем бою тоже не бывал, а уничтожение мародеров нельзя назвать сражением. Еще один юнец, возомнивший себя воином. Но этот хоть видел смерть, не дрогнет.
Садар понимал, что ехать через Гидер и Сидерим — на три недели меньше, чем по пустыне до перевалов Западного Мадерека. Но всё же выбрал длинный путь, не решившись сейчас взглянуть на развалины собственной страны. Боялся сорваться, наделать глупостей. Потому и остужал свой пыл под раскалённым небом пустыни. За перевалом барханы сменились ковыльной степью. Ушедшая с пустыней жара оставила лишь марево за спинами отряда, проведшего в пути несколько недель. Западный Мадерек, также именующийся Анаторисом, расположился на скалистом плоскогорье, покрытом редкими перелесками, спускающимися в глубокие балки, по дну которых струились узкие, но полноводные бездонные речушки. Белопенные абрикосы то там, то здесь выныривали среди бурой оголенности других деревьев. Вырваться из песков в эту раннюю весну, вдохнуть одуряюще-свежий воздух — это стало для Садара чем-то необычным, невероятным, словно за те полгода, что он провел в Мадре, остальной мир прекратил существовать, или он перестал в него верить. Тем более, что и Сидерим находился намного южнее Анаториса. Резкий контраст, из-за которого новобранцы вертели головами по сторонам, не менее принца отказываясь верить в то, что где-то нет пустыни.
