Пётр Волкодав - Булава скифского царя
Первым вернулся торжествующий Хинис. Одна из пойманных щук, злобно щёлкала зубами.
— Поздно, дурёха. — развеселился старик. Он поочерёдно, каждую из шести рыбин опустил и вынул из кипящего казана. Сын быстро очистил рыб от чешуи.
— Хинис, двух, что поменьше, выпотроши и кинь с головами в котёл, остальных я обмажу глиной и запечём.
— А мне что делать? — раздался голос Хорсила. — Материал для стрел я заготовил, а гадюка здоровенная, яда хватит на десяток наконечников.
— Хорошо. Змею отпустил?
— Да, отец.
— Тогда проверь лошадей, привяжи их ближе к нам и принеси войлок. Спать будем у костра.
Из казана вкусно пахло. Хинис и Хорсил сняли с огня и наложили в блюдо куски мяса и поставили рядом с отцом. Он, словно не замечая, молчал, прислушиваясь к спору сверчков.
— Тревожно мне, Сорока долго нет. — сказал старик. Словно в ответ мыслям, раздался стук копыт.
— Отец, это его лошадь. — Старик успокоился. — Хуг. — выдохнул он и принялся делить мясо.
— Сорок, курильницы, забрал? — спросил он у подошедшего сына.
— Да… Отец, я хотел сказать…
— Потом, мясо стынет. Хинис налей всем вина. Сегодня был тяжёлый день.
Сыновья осушили "роги" и с нетерпением принялись за еду.
— Это вино с виноградников Ольвии. — торжественно объявил старик. — Почему ты не кушаешь, Сорок, ты не заболел? -
— Нет — он поднялся. — Отец…
— Да говори, ты.
— На западе горел сигнальный костёр. За ним вспыхнули ещё два — на севере, а потом на юге. — Сорок не успел закончить, как все были на ногах…
— Почему ты сразу не сказал! — рассердился старик. — Костёр горел долго?
— Да, отец, долго — потому я и задержался. Что будем делать?
— Сейчас мы хорошо покушаем, а потом я скажу. Трапезничайте не спеша.
Ужинали молча, каждый думал о своём. Спор сверчков и серенады лягушек не воспринимались ни слухом, ни душой. Наступившая ночь и прохлада не принесла желанного отдыха и успокоения. Не может быть отдыха, когда в мире что-то изменилось и, изменилось не к лучшему. Сигнальный костёр выбил из колеи спокойствие и уверенность в завтрашнем дне. Еда не лезла в рот; сыновья то и дело переглядывались, а старик спокойно и неторопливо пережёвывал мясо и запивал горячей "сюрпой". Казалось, его ничего не интересует кроме еды. Но это было не так. Без всяких компьютеров и математических выкладок он решал сложнейшую многоуровневую задачу. Через тысячелетия он усмехается поэтам и учителям нобелевских лауреатов. Из множества решений теории "относительности" и "приемлемости" не проявляется суть. Никак! Она в другом — в выборе пути. И пусть это пробуют оспорить научные светила.
Наконец старик закряхтел и поднялся. Из угольев вынул запеченных рыбин.
— Нам, пора — торжественно объявил он. — Хинис и Сорок — вы возвращаетесь домой. Ты — Хинис, теперь глава Рода. От нас ты выставишь царю Ассею десять воинов. Восемь конных, двое пеших и двух волов с возом. Запас еды на десять дней. Старшим у вас будет сын моего младшего брата — Азик. Не перебивайте меня. Сорок, ты тоже пойдёшь с ними. Твои доспехи уже готовы… Хинис?
— Я? Отец, а ты?
— Помолчи пока. Когда прискачете с Сороком, сворачивай место нашего стойбища и веди род на север, к соляным шахтам, я прибуду позже.
— А, я? — растерялся Хорсил.
— А ты, Хорсил, отправишься в Торжище к Зиммелиху. Возьми кобылицу Хиниса. Она, самая быстрая из наших лошадей. С этого момента ты посланник царя Атоная. У тебя нет "бляшки" посла, но есть стрела и акинак Зиммелиха. Этого достаточно. Держи путь на крайнюю звезду "Ковша". Звёзды будут идти своим кругом, а тебе следует держаться левее и левее первой звезды. Если встретишь в дороге наших, сообщи весть. Посланник Атоная будет здесь не раньше послезавтра. Сигнальных костров за Миусом — нет. Таков приказ Атоная. Сарматы не должны знать об этом.
— Отец, а ты?
— Я доберусь на волах. Мне не привыкать. Стар я, устаю сидеть в седле. А теперь запомните сыновья: с этой минуты каждый из вас — воин. Не покройте позором наш Род.
— Отец, но ведь старейшина нашего рода — ты. Почему ты выбрал меня?
— Хватит болтать. — Старик снял с шеи "змейку" — символ старшинства и передал Хинису.
— Я решил, так тому и быть. Седлайте коней.
.. В ушах кобылицы свистел ветер. Она несла всадника в неведомое, где в тумане времён доносилось ржание боевых коней; свистели стрелы и сверкали мечи. Посланник царя торопился. Он не имеет права на отдых в пути. Вся его жизнь — дорога. Хорсил, не оборачивался. Вспомнились последние слова напутствия отца.
ПОСЛАННИК ЦАРЯ НЕ КЛАНЯЕТСЯ НИКОМУ. ТОЛЬКО ТОМУ, К КОМУ ОН ПОСЛАН!
Волы не хотели трогаться. Кому охота идти в ночь, даже если вверху нарисованы крупные звёзды, а луна в своём ущербе серебрит ковыль.
— Го, Го — пошли заразы. Го! — Старик хлестнул их. Идти неохота, но хозяин не спрашивает согласия. Нужно идти. Воз стронулся и пошёл.
У каменотёса ныли колени и болела спина. Старик решил нелёгкую задачу, без всяких нобелевских премий. Самый обыкновенный старик… Пройдут столетия, и потомок скифов разругается с отцом: — из Холмогор в зимнюю стужу выйдет упрямый и темноглазый парнишка — Михайла Ломоносов и направится в столицу, чтобы основать первую российскую Академию…
Дмитрий Иванович Менделеев расчертит и нанесёт в таблицу химические элементы…
Пир Ассея.
Приазовье. Крёмны.
(ориентировочно р-н с. Кременёвка.)
Всё пространство у реки заполонили кибитки. Тысячи, тысячи повозок возов и телег жались к выступающим островкам скал у речушки, (ныне р. Коротыш), где находился большой шатёр царя. Гости прибывали, их становилось больше и больше, а сюда привело всех большое событие. Впервые, за много лет, сколоты севера Меотиды — подданные царя Ассея собрались вместе по приглашению их царя. Каждый из родов занимал место, огораживая кибитками свой мини-лагерь.
У одного из таких лагерей, состоящего из пары возов и стольких же телег, были привязаны четыре лошади, а рядом — жеребёнок. Глава семейства, скиф преклонных лет у которого отсутствовало левое ухо, хлопотал около жеребёнка, осматривая сбитую ногу. Он всё время хрипло ругался и без радости озирался по сторонам. Стороннему наблюдателю бы показалось — этот скиф напряжён и опасается чего-то.
В кибитке открылся полог, и появилась такая же, как и он — хмурая и худосочная с виду баба лет сорока двух. Она озиралась, как и одноухий, тщетно пряча испуг и, наконец, направилась к нему.
— Мы зря приехали сюда, муж. Наших сыновей никто и ничто не спасёт. Дурни! Ведь знали, что последует за осквернением могилы знатного скифа. Знали! Вещун сказал — нашим детям не жить. Мой муже, царю Ассею не до нас. У него родился сын. А когда у царя праздник, глупо и наивно считать, что он снизойдёт к нашему горю.. — У женщины блеснули слёзы горя. Она запричитала: — О Папае, помоги нашим детям и нам. Не дай им умереть, а нам лишиться сыновей. Какое горе то у нас. Одноухий не стал отвечать жене. Он сжал сухие и потрескавшиеся губы. На широком и скуластом лице заходили желваки. Он обнял жену и тихо зашептал: — Я приму участие в состязаниях лучников и стану одним из семи лучших… И тогда, предстану пред нашим царём и попрошу его о милости к моему роду. — Жена с сомнением покачала головой. — Ты уже не тот, как раньше, сколе, — не тот. Мой муж, неужели ты думаешь, что царь выслушает тебя? Да и кто мы такие, кто ты для него. Ты уже не молод для таких соревнований, посмотри, сколько молодых лучников. Ты оставил свои силы в сраженьях. Мы не нужны царям.
