Наталья Шнейдер - Между прошлым и будущим
— Да.
Он негромко хмыкнул.
— Дальше. Девушка со смешным прозвищем Вишенка. Многие женщины готовы платить за безопасность собой — потому что больше у них ничего нет. Будь ты мужчиной, все было бы понятно: отбить приглянувшуюся красотку у соперника, пообещав привести в безопасное место, где она никому ничего не будет должна… разве что работать на общее благо, но честно работать. А за услугу потребовать все ту же плату — ей не впервой. Но ты не мужчина — так почему?
— А вы видели, как она жила у своего "благодетеля"?
Вишенка пришла в город в моих обносках. Изодранном до состояния тряпки комбинезоне, который я таскала с собой только потому, что в определенные дни бывает очень нужна ветошь. Та самовлюбленная сволочь, у которого она жила, считал, что женщина годна лишь для одного: обихаживать его особу. Во всех смыслах. И никакой одежды — она должна быть всегда готова к тому, что ее разложат прямо там, где господину захотелось. Он дает им безопасность и еду — все честно, не нравится — проваливай. Именно. Голышом.
— Трое. Считаем дальше. Роза, которой ты подарила пистолет. Беглая рабыня, которая теперь не боится, что окажется беззащитной.
— Отче, через мои руки проходит оружия столько, что я не всегда помню, что у меня есть. Я же мародер. Убийца, живущий тем, что обирает трупы. И если уж на то пошло, она все равно не справится с профессионалом, пришедшим по ее душу.
— Если бы ты знала, сколько времени с тех пор Роза провела в тире — сменила бы мнение.
Улыбка у него была очень и очень доброй.
— Анжела и Диего. Сколько ты планировала выручить за феромоны?
Я пожала плечами:
— Какая разница. У меня бывали и более дорогие капризы.
— Называй это как хочешь, но они счастливы. И, наконец, шериф — не знаю, чем он тебе обязан, но никогда раньше он не бросался спасать человека на берегу. Если речь не идет о ком-то из жителей Ривет-сити, конечно, своих наша охрана не бросает.
Я промолчала.
— Итак. — продолжал священник. — Семь человек. Семь человек только здесь, в этом маленьком городишке, которым ты помогла так или иначе, не потребовав взамен ничего. И если Господь это прежде всего Любовь, то как человек, в котором столь сильна любовь к ближним, может отрицать Его свет в себе?
Я вздохнула:
— Отче, я не люблю людей. Простите. Кто-то мне симпатичен, кого-то ненавижу, но любить, всех скопом, как ближних своих… Простите, отец Клиффорд, это смахивает на слабоумие.
— Можешь отрицать сколько угодно, суть от этого не изменится.
— Едва ли. — я покачала головой. — Я не умею любить.
На верхней палубе было темно и пусто. Я уселась на пол, скрестив ноги и уставилась на звезды — к вечеру развиднелось. За спиной размытым пятном темнел огромный город. Два века назад люди выходили вечерами на освещенные улицам, гуляли, устраивали вечеринки… Сейчас тьму не разрывало ни лучика света. Только сущий безумец способен ночью высунуть нос из дома, на улицу, где вместо фонарей и огней машин — лишь хищные твари, таящиеся в темноте.
Море плескало в борт бывшего авианосца, мерный шелест убаюкивал. На до зайти к отцу попрощаться, с утра — домой. Залечь, как в берлоге минимум на неделю, никого не видя. Побыть одной, отдышаться — слишком многое случилось за последние два дня. Не так уж редко мне приходилось ходить по грани между жизнью и смертью, но ни разу не доводилось заглядывать ей в глаза. Хуже всего было то, что я точно знала: отдышусь, успокоюсь — и снова на пустоши, несмотря на то, что нужды в этом давно нет. Просто потому, что других занятий у меня нет. Там, где я выросла, досуг занимали книгами, кино и общением. Здесь… Да, есть радио, но невозможно слушать радио бесконечно, особенно если в каждом выпуске того, что ведущий называет "новостями" так или иначе перемывают кости лично тебе. Нашли тоже. героя. Книги… Добрая половина моего дома в Мегатонне завалена этим добром, но читаю я очень быстро. А добыть новую книгу — значить добраться до развалин библиотеки через все ту же кишащую двуногими и четвероногими хищниками пустошь. Общение… я никогда не была общительным человеком, а сейчас и вовсе стала сущим социопатом. Невозможно полноценно общаться с людьми, чьи привычки, ценности, весь жизненный опыт полностью отличаются от твоего. Я буду чужой везде, где бы не появилась. Так уж вышло, и хотя я не собираюсь проливать слезы по этому поводу, забыть об этом не дадут.
Может быть поэтому мне так испортила настроение чужая свадьба?
Отец Клиффорд говорил о боге. Да, я знаю ответ на традиционный вопрос: если он есть, то почему в мире столько зла? Свобода воли. Но есть еще один вопрос, на который я не знаю ответа. А стоит ли оно того? Ведь это наша свободная воля привела мир к катастрофе. К тому, что за спиной у меня сейчас развалины, куда по доброй воле не сунется ни одно здравомыслящее существо (меня из списка здравомыслящих вычеркнули давно и навсегда), воду нельзя пить а для того, чтобы выжить, раз за разом приходится убивать.
— Не помешаю?
Я обернулась. В ночной темноте плохо видно лица, но голоса от этого не меняются. Шериф.
— Можно?
Я кивнула, и он сел рядом.
— Ты рано ушла с вечеринки.
Я пожала плечами:
— Не люблю быть единственной трезвой в хорошо выпившей компании. Кажется, там уже пошли в ход вещи потяжелее алкоголя.
Харкнесс кивнул.
— Именно поэтому я убрался оттуда. Как шериф я не могу поощрять наркоту, но мешать людям веселиться… Тем более, что ничего по-настоящему тяжелого там не было. Потом решил поискать тебя — долгонько пришлось побегать.
— На кой я тебе сдалась?
— Одного из моих парней недавно убили зеленомордые. Не хочешь занять его место? Платит город прилично, можно, наконец, осесть и перестать носиться по пустошам. По сравнению с той жизнью, что ты ведешь, здесь просто теплица.
Я долго молчала.
— Шериф…
— Меня зовут Дэн.
— Дэн, я уже пробовала осесть на одном месте. Ничего не вышло.
— Почему?
— Я адреналиновая наркоманка. Спокойной жизни хватает на неделю, две от силы. А потом… становится пусто. Понимаешь? Мечешься по дому, не знаешь, куда деться.
Зачем я это рассказываю? Кому какая разница, на самом деле? Но почему-то после разговора со священником хотелось кричать в голос. Все неправда. Он считает меня едва ли не святой, но на самом деле — это не я.
— День идет за днем — такие спокойные, размеренные. крышек достаточно, еды полон дом, и никто не заставляет трудиться в поте лица, добывая хлеб свой. И хочется лезть на стену от сознания того, что многие отдали бы что угодно за вот эту спокойную жизнь, которая тебе даром не нужна.
