Руслан Мельников - Магиер Лебиус
Поединщик маркграфа будет повержен. Не в первой схватке, так во второй. Не во второй, так в третьей, не в третьей, так… ну невозможно человеку, каким бы знатным бойцом он ни уродился, драться без передыху против двух десятков опытных противников. А уж Рудольф Нидербургский постарается, чтобы передышек между боями не было вообще. Так что рано или поздно боец Чернокнижника падет в грязь ристалища. А следом падет и сам змеиный граф. И все будет правильно, и все – честно.
Бургграф был согласен. Он принимал условия Чернокнижника.
– Как имя вашего защитника, маркграф, – облизнув пересохшие губы, спросил Рудольф Нидербургский. – Каков его герб?
– Пусть его имя и герб останутся тайной, – загадочно улыбнулся Альфред. – В конце концов, он бьется за меня, а не приумножает свою личную славу.
Что ж, это тоже не противоречило турнирным правилам Остланда.
– Но благородного ли он происхождения?
Этот вопрос следовало прояснить сразу, ибо боец из низшего сословия вовсе не имел права выходить на ристалище.
– О да, за это я ручаюсь, – с той же непонятной улыбкой ответил маркграф, – Благородная кровь в нем имеется. Слово дворянина. Надеюсь, вы верите слову маркграфа Оберландского, ваша светлость?
Оснований не верить не было. Правда, потому лишь, что, насколько знал бургграф, никогда и никому еще Чернокнижник не давал своего слова. Никому из тех, по крайней мере, кто сейчас был жив и свободен. О судьбе прочих можно только догадываться. Но на любом турнире слово дворянина непререкаемо. Даже такого дворянина, как Альфред Оберландский.
ГЛАВА 8
Повисшую было паузу нарушил Дипольд Гейнский. Пфальцграф не преминул напомнить – громко, во всеуслышание:
– Первым маркграфа и его людей вызвал я!
Остландские рыцари неприязненно покосились на соперника.
– Значит, и первый бой – мой, – не глядя в их сторону, задиристо выкрикнул сын остландского курфюрста.
О поединке он говорил уже как о деле решенном. Впрочем, по большому счету, так ведь дело и обстояло.
– Если я одолею защитника Альфреда Оберландского, то и с маркграфом тоже первым драться мне. И лишь в том случае, если я погибну…
– Это несправедливо! – поспешил вмешаться Генрих-Медведь. – Раз зачинщиков несколько, очередность поединков должна определять вызываемая сторона!
Остландские рыцари заволновались, зашумели.
– В самом деле, – Рудольф Нидербургский на правах хозяина обратился к ненавистному соседу. – Не мешало бы определиться, господин маркграф, с кем именно будет биться ваш рыцарь сначала, с кем – потом. Или уж извольте выставить против каждого зачинщика по одному благородному защитнику.
Что, конечно же, было не-воз-мож-но. Теперь уже Рудольф глумливо улыбался в лицо собеседнику. Двух десятков опоясанных златошпорых рыцарей в дружине маркграфа никак не наберется. Невооруженным глазом видно – из всей сотни едва ли двое-трое смогут претендовать на высокое рыцарское звание. Остальные – обычные солдафоны. Сброд, кнехты, посаженные в седла. Отребье и головорезы из простонародья.
Альфред, однако, ничуть не смутился.
– Мой ответчик будет драться один, – неожиданно заявил маркграф. – Против всех. Сразу.
– Что?! – выдохнул Рудольф.
– Что?! – глухо пророкотал из-под шлема Дипольд.
– Что?! – оцепенели прочие рыцари.
Змеиный граф продолжал изумлять своей непредсказуемостью.
– Один, – спокойно повторил Чернокнижник. – Против всех. И сразу.
И вновь первым вознегодовал Дипольд Славный:
– Альфред Оберландский! Ты хочешь, чтобы лучших остландских рыцарей упрекали в недостойной победе? Хочешь, чтобы мы попросту смяли числом, затоптали на ристалище единственного противника и тем самым покрыли себя бесчестием?
Украшенные извивающимися змеями крылья маркграфских наплечников чуть шевельнулись.
– Вы сами дали мне право ставить условия поединка… битвы.
Дипольд выругался. К месту сказанное уточнение: когда два десятка на одного – это уже не поединок. Впрочем, и не битва тоже. Это – избиение. И где же тут слава? Не слава тут – позор. Сплошной по-зор! Позор-р-рище!
Нидербургский бургграф тоже был озадачен не на шутку. Один защитник против нескольких зачинщиков сразу… В обычном сражении, когда бьются ландскнехты-наемники, не ведающие законов рыцарской чести, или в какой-нибудь пьяной драке черни такое встречается сплошь и рядом, но чтобы на ристалище, в честном рыцарском турнире… Неслыханно! Что за комедию опять ломает перед ними маркграф?!
Или это еще одна хитрость: выставить изначально неприемлемые для благородных противников условия боя и, услышав отказ, гордо удалиться? Попытаться удалиться, по крайней мере. Но каков риск! Если разгоряченные, обезумевшие от гнева остландские рыцари все же примут условия…
Никто из них от боя ведь пока не отказывался.
Да, если примут… Тогда все сложится еще более замечательным образом, чем мог представить Рудольф. Но уж очень гладко тогда это самое «все» выйдет. Подозрительно гладко. А Чернокнижник не из тех людей, с которыми выходит именно так.
– Так нельзя! – выкрикнул Генрих-Медведь. – Так не принято! На любом благородном состязании должно соблюдаться равенство сил. Маркграф, вы нарушаете правила рыцарского поединка. Вы посягаете на самую суть ристалищных схваток!
– Отнюдь, – возразил Альфред. – Я всего лишь изменяю их. А изменения допустимы. Раньше, к примеру, никто слыхом не слыхивал о реннене. Теперь же скачки с копьем и реннтарчем – распространенная забава. Что же до равенства сил в предстоящей схватке, то, смею заверить, господа, моему хм-м-м… рыцарю вполне по силам управиться со всеми вами. Зараз.
Нет, это уже было слишком! Кто-кто, но Дипольд Славный долго слушать подобные оскорбительные речи не привык. Пфальцграф бросил-таки коня на ограждения. Жерди и доски с треском повалились под копытами и грудью рослого жеребца. Конь Альфреда, стоявший за оградой, испуганно прянул ушами, однако сам Чернокнижник и бровью не повел.
– Я буду первым, кто сразит твоего защитника, маркграф, – негромко пообещал Дипольд. – Я очень постараюсь сделать это прежде, чем в бой вступят другие. И когда он падет, тебе тоже придется иметь дело со мной. Сначала – со мной. А никакого «потом» для тебя уже не будет.
– Принято! – Альфред расплылся в довольной улыбке и посмотрел на трибуны: – Бургграф, турнир продолжается! Распоряжайтесь, любезный сосед!
И поделать с этим уже ничего было нельзя. С чувством нереальности всего происходящего, с неприятным ощущением, что он выполняет не свой замысел, а чужую волю, Рудольф дал знак герольдам. Трубный звук – настороженный и неуверенный – пронесся над ристалищем, подле которого почти не осталось зрителей. И тут же захлебнулся. Оборвался.
