Виктор Ночкин - Эромахия. Демоны Игмора
— Ну как? Голова не болит?
Отфрид прислушался к собственным ощущениям и медленно подтянул ноги, встал — на удивление легко.
— То-то же. — Дядя улыбнулся. — Хорошее вино. Прежние Игморы знали толк в напитках. Этим можно напиться до полусмерти, но наутро похмелье очень слабое. Даже я, хоть и хвораю, однако это вино могу пить без ущерба. Попробуй пройтись.
Отфрид послушно побрел вокруг стола. По дороге прихватил кусок говядины с блюда и, жуя, подошел к родичу. Тот в самом деле разглядывал римскую мозаику.
— А что здесь изображено, господин Эрлайл?
— Можешь звать меня дядей, так проще. Это остатки украшения храма. Аллегорическое изображение Вакха, справляющего некое языческое празднество с местными божками. Ты знаешь, кто такой Вакх? Нет? Бог виноделия, пьянства, веселья, безудержной гульбы… В здешних краях были собственные духи-хранители, которым поклонялись местные… Dii minores, dii minorum gentium…[11] Вот с ними и пирует здесь римский веселый бог Вакх.
Эрлайл рассказывал, размеренно покачивая кубком, который изящно держал тремя пальцами. Он будто бы беседовал сам с собой, на племянника не глядел, а Отфрид заинтересовался — его всегда влекла эта мозаика.
— Это изображение должно было символизировать мирное проникновение римского культа, его объединение с местными языческими верованиями. Римляне не знали, что такое религиозная нетерпимость и гонения иноверцев… — Эрлайл отхлебнул и продолжил: — До тех пор пока не объявились христиане. Римляне будто догадывались, что христиане займут их место в мире, будто мстили заранее… А к здешним божкам и их культам они были вполне лояльно настроены. Так вот, римские боги отрядили Вакха, лукавого и миролюбивого. Он является на местный праздник, предлагает духам-хранителям вино. Они принимают римского гостя, пируют вместе. Участники застолья провозглашают взаимную любовь… как будто.
— Как будто?
— Возможно, ты знаешь историю поселения на Игморском холме? Друиды со своими последователями напали на римлян, когда те обосновались здесь, и вырезали пришельцев — всех до единого. Впрочем, сперва римляне вышибли отсюда друидов, но не за их языческую веру, а потому, что друиды велели здешним варварам противиться завоевателям. Потому и мозаика такая, чтобы местные сочли, что можно жить в мире и со своими богами, и с пришлыми, но без друидов. Мол, боги уже помирились, нет нужды слушать вранье, будто боги велят убивать римлян… О, да здесь и подпись сохранилась! Надо же… Вон, внизу, видишь? Странно, буквы греческие.
— Греческие? — переспросил Отфрид. — А почему?
— Возможно, мозаику складывал грек. И еще допускаю, что он сам-то не слишком жаловал римлян… Да, это многое могло бы объяснить.
— Что объяснить, дядя?
Удвин сделал еще пару глотков и с минуту молча разглядывал изображение.
— Здесь много непонятного… Какой-то странный обряд. Не могу разобрать, чем они заняты — вон та группа в центре. Обнимают друг друга или сражаются? У них в руках ножи и сосуды с вином. Погляди, как странно они смотрят друг на друга. Улыбаются, а глаза холодные.
— А вон там, в стороне, кто? Вон та красивая дама?
— Местная богиня, надо полагать… Она почему-то не принимает участия в общем обряде, танцует в одиночестве. Странное изображение и странная подпись к нему.
— А что же здесь написано?
Удвин, запрокинув голову, допил вино, склонил голову по-птичьи набок и еще раз оглядел мозаику. Наконец изрек:
— «Эромахия».
— А что это значит?
— Не знаю. — Эрлайл со стуком поставил кубок на стол, повернулся и пошел прочь, бросив через плечо: — Надеюсь, твой отец уже проснулся. Мне тут кое-что пришло в голову. Хочу с ним обсудить.
Отфрид проводил странного родича взглядом и подумал: все-таки дядя ведет себя неправильно. Не пристало дворянину отвечать «не знаю», даже если в самом деле не знает. Всегда можно что-нибудь соврать, чтоб казаться умней, чем ты есть на самом деле.
* * *«Кое-что», пришедшее в голову Эрлайлу, оказалось письмом графу Осперу. Вернее, теми изысканно-издевательскими выражениями, каковые, по мнению тщедушного рыцаря, в послание следовало включить, дабы его светлость почел за благо устроить над провинившимися дворянами показательную расправу — такую, что удовлетворит короля. О стычке донесут монарху, можно не сомневаться, слишком уж значительными оказались последствия. Посему граф должен предпочесть, чтобы новость явилась к его величеству не от барона Игмора и не в виде жалобы. Если все сложится гладко, Оспер сможет заявить: да, дескать, вышел курьезный случай, несколько мелкопоместных сеньорчиков, не удовлетворенных графским правосудием (а уж он-то, Оспер, принял сторону королевского вассала, благородного Игмора!), подстерегли барона и напали на него, будто разбойники с большой дороги. Ну, в итоге сами же и пострадали… Malum consilium consultori pessimum est.[12] И разумеется — разумеется! — граф Оспер строго наказал провинившихся вассалов. Сам.
Едва Эрлайл попытался изложить все эти соображения кузену, тот махнул рукой:
— После, родич, после! Идем к столу! Я обещал пир в твою честь!
Удвин криво ухмыльнулся:
— Меня вполне удовлетворил вчерашний вечер.
— Э, нет! — Фэдмар был настроен серьезно. — Вчера мы пили в мою честь! За победу над Лоренетом пили. Идем к столу! Ede, bibe, lude![13] — Затем обернулся к Отфриду: — А ты постарайся не засыпать раньше времени, сынок.
Конечно, за стол сели не сразу — слугам требовалось время, чтобы подготовить новые угощения и поднять из подземелья бочонки. Винный погреб находился в старой, заброшенной части замка. Туда без веской причины старались не заглядывать, опасаясь призраков невинно убиенных — а таковых за долгую историю Игмора накопилось порядочно. Еще более серьезной угрозой были прогнившие балки, грозящие обвалом… Этого добра в подземелье тоже имелось в избытке.
О письме Осперу барон вспомнил только посреди пира, когда уже порядком набрался. Не слушая уговоров подождать до завтра, потребовал писаря и принялся диктовать:
— «Его продажной светлости, собачьему графу Осперу, засранцу и трусу! Я, Фэдмар, барон Игмор и прочая, и прочая, заявляю тебе, гнусный мерзавец…»
— Очень остроумно, — вставил Эрлайл.
Барон, не слушая родича, быстрым движением влил в глотку полкубка вина и продолжил диктовать:
— «Не забывай, смерд в золоченых шпорах, что твои предки явились в эту страну волей короля как прислужники и управляющие монарших поместий, а краем…» — Фэдмар перевел дух, сунул кубок виночерпию и снова завел: — «А здешним краем тогда владели мои предки, благородные Игморы…»
