Михаил Ахманов - Другая половина мира
Пожалуй, все эти вопросы, кроме одного, казались сейчас Дженнаку несущественными, неважными и недостойными внимания богов. Он на миг опустил веки, мысленно всмотрелся сквозь бушующую огненную завесу в лица людей, что толпились вокруг приснившегося ему костра, затем усилием памяти вызвал крутобокий корабль, увенчанный громадой белых парусов. Кажется, ничего не забыто… Старый Унгир-Брен будет доволен!
Тем временем Виа задумчиво разглядывала сундук с арсоланскими горами, в котором хранились головные уборы и парадные облачения. Она протянула руку, и крышка с легким шорохом пошла вверх; яркие одежды потоком выплеснулись наружу под ее быстрыми пальцами — шилаки, пояса и перевязи, накидки и пучки перьев, переплетенных цветными нитями.
Дженнак улыбнулся. Каждое утро Вианна сама одевала его, не допуская в хоган слуг, и, похоже, это служило ей любимым развлечением. Пусть! У женщин бывают разные причуды, но все они кончаются одинаково, с рождением дочери либо сына, так как для всякой женщины дитя — неиссякаемый источник удовольствий… Так, во всяком случае, утверждал Джиллор, его старший брат, имевший уже двух сыновей, — а он редко ошибался. Но пока что Дженнак был для Вианны и дитем, и возлюбленным, и полновластным владыкой-ахау — с того самого дня, как ее отец, Морисса, первый сахем ротодайна, преподнес будущему наследнику сей драгоценный дар. Видно, дарил он от чистого сердца, так как жизнь с его дочерью была для Дженнака легкой и сладкой, подобной вкусу молодого вина.
— Не думай о снах, — говорила тем временем Вианна, роясь в сундуке. — Не думай о них, мой зеленоглазый! Сны обманчивы, будто аромат речного лотоса: ты вдыхаешь его и думаешь, что будешь наслаждаться вечно, но цветок вянет, лепестки опадают, и чудные запахи растворяются в Великой Пустоте… Хайя! Вот! — внезапно вскрикнула она, извлекая роскошный золотистый шилак, расшитый изображениями солнца. — Вот то, что надо! Я хочу, чтобы сегодня ты выглядел красивым и величественным, как сам сагамор!
Дженнак улыбнулся и, легко поднявшись с постели, покачал головой:
— Нет, чакчан, нет… Сегодня я не могу облачиться в цвета Арсолана. Разве ты забыла? Ахау, мой отец, созывает Круг Власти, и я должен буду сказать мудрое слово… А кто вложит его в мои уста? Лишь хитроумный Одисс — да и то, если очень постарается.
— Арсолан тоже мудр и справедлив, — возразила девушка, прикладывая к широкой груди Дженнака прохладный паутинный шелк, отделанный перьями кецаля. — И потом, взгляни, как этот цвет подходит к твоим глазам! Зеленое и золотое — это так красиво!
Слишком роскошно для наследника Южного Удела, — Дженнак оттолкнул широкий золотистый шарф, но в глазах его прыгали смешинки. Подобные сцены нередко повторялись по утрам, доставляя им обоим огромное удовольствие. — Слишком роскошно, моя милая! Увидев цвета Арсолана, Фарасса обвинит меня в предательстве или начнет высмеивать… хотя высмеивать он попытается в любом случае, что бы я ни надел и что бы ни сделал.
— Он просто завидует тебе, Джен, — заявила Вианна. — Старики говорят: не сумевший раздобыть соколиное перо рядится в перья попугая… так и твой родич… — Она нагнулась, вытаскивая из сундука пурпурный шарф. Он был не менее роскошен, чем золотой, но теперь Дженнак одобрительно кивнул: алое, красное и пурпурное являлись цветами Одисса, так что раздражительному Фарассе не к чему будет придраться. По крайней мере, в части одежды!
Вианна бережно опустила одеяние на крышку ближнего сундука и потянулась к головному убору из перьев белого сокола, скрепленных серебряным полумесяцем, знаком наследника.
— Этот, любимый мой?
— Да, конечно. Еще браслеты с красными камнями, красные сандалии, пояс и перевязь.
— Хайя! Тоже хорошо! Ты будешь алым, как пламя! — Виа принялась выкладывать на сундук украшения.
— Нет, пчелка, сегодня не поминай про пламя и костры! — С внезапно вспыхнувшим желанием Дженнак потянулся к девушке, спрятал лицо в ложбинке меж грудей и замер, вдыхая медовый аромат ее кожи. Постепенно сердце его стало биться чаще, потом раздался глухой стук — из пальцев Вианны вывалились браслеты, те самые, с красными камнями. Он поднял свою чакчан на руки и шагнул к ложу.
— Кажется, ты собирался надеть все это? — слабо запротестовала она, бросив взгляд на груду одежды на сундуке.
Но Дженнак уже нетерпеливо терзал завязки ее шилака.
* * *
— На границе неспокойно, — произнес Джиллор. Его темные брови, сраставшиеся на переносице и слегка приподнятые к вискам, походили на крылья хищной птицы, распростертые над зелеными омутами глаз; голос был резок, словно звук боевого горна. — На границе неспокойно, — повторил он. — Замечены сигнальные дымы. Пока что немногие.
По давней традиции Круг Власти собирался во дворе Храма Записей, около овального бассейна, куда стекали воды небольшого ручья. Водоем был выложен полированным розовым гранитом; за ним высился фасад массивного кубического здания святилища, втиснутого между береговыми утесами и внешней дворцовой оградой. Эта каменная стена тоже походила на естественную скалу, увитую плющом, гладкую и довольно высокую. Зеленая завеса почти целиком скрывала ее, и только посередине журчал, переливался, брызгал и сиял радугой прозрачный водопад, питавший ручеек. Двор вокруг бассейна покрывали гранитные плиты, на которых, по случаю торжественного события, были расстелены тростниковые циновки и, поверх них, пышные яркие ковры из перьев. Место выглядело очаровательным: влага дарила приятную прохладу, пестрый полотняный тент защищал сагамора и его советников от солнца, великолепный вид на Бескрайние Воды способствовал ясности мысли и взвешенной мудрости решений. К тому же Храм Записей с его необозримыми архивами находился совсем рядом, так что не составляло труда получить любую справку.
После слов Джиллора под полотняным тентом повисла тишина. Чудилось, что в теплом влажном воздухе, насыщенном ароматами моря и цветущих садов, вдруг пахнуло прерией — сухими травами, степной пылью, едким потом рогатых скакунов, дымом, кожей, шкурами… Запахи эти казались столь реальными, что Дженнак, прикрыв глаза, глубоко вдохнул; это помогло избавиться от наваждения.
Джиллор выждал приличествующее время и, видя, что никто не собирается его прерывать, сказал:
— На правом берегу Отца Вод, у гор Чультун, тысячи наших поселенцев… тысячи! И только шесть защитных крепостей на четыре дня пути. — Он сделал паузу и добавил: — Я бы не стал рисковать. Если тасситы навалятся большой силой…
Теперь тихий шелест прибоя напоминал о грохоте копыт, а резкие стоны метавшихся в вышине чаек — «хай-яаа!.. хай-яаа!..» — о боевом воинском кличе; светлые блики, игравшие на морской поверхности, сверкали, будто наконечники тасситских стрел. Дженнак, невольно передернув плечами, поднял голову, оглядывая сидевших вокруг бассейна. Их было немного, всего девять человек: отец, застывший в позе напряженного внимания, братья — Джиллор, Фарасса и Джакарра, старый Унгир-Брен, глава, Священного Очага одиссарских жрецов, да четыре сахема, четыре наследственных вождя, правивших Уделами ротодайьа, кентиога, сесинаба и шилукчу. Десятым был сам Дженнак, впервые занявший место в Круге Власти. В полусотне шагов, у водопада и дворцовой стены, расположились еще человек тридцать в ярких одеяниях и доспехах из кожи либо полированных черепашьих панцирей: советники, посыльные, телохранители. Там, словно гриф среди стаи попугаев, маячил Грхаб — сидя на корточках, он играл с каким-то охранником в фасит.
