Джо Аберкромби - Непростые времена настали
Теперь настала очередь Шев смотреть, притворяясь, что не смотрит, наливая себе бокал вина.
— Что в посылке? — спросила она.
— Безопасней, если я тебе не скажу.
— Ты ведь понятия не имеешь?
— У меня приказ не смотреть, — пришлось признать Каркольф.
— И тебе никогда не было интересно? Я имею в виду, что чем строже мне запрещают смотреть, тем больше мне хочется. — Шев наклонилась вперед, темные глаза весьма очаровательно сверкали, и на миг Каркольф представила картину, как они вместе катаются по ковру и смеются, вырывая друг у друга сверток.
С усилием она прогнала ее из головы.
— Вор может раздумывать. Курьер нет.
— А ты можешь быть еще напыщенней?
— Это потребует усилий.
Шев булькнула вином.
— Ну, полагаю, это твой сверток.
— Нет, не мой, в этом вся суть.
— Ты мне больше нравилась, когда была преступницей.
— Врешь. Тебе просто доставляет удовольствие возможность развратить меня.
— Тоже верно. — Шев изогнулась в кресле, так, что ее длинные смуглые ноги показались из-под платья. — Почему бы тебе не остаться ненадолго? — Одна ступня коснулась лодыжки Каркольф, медленно скользнула вверх по внутренней стороне ее ноги, потом вниз и снова вверх. — И развратиться?
Каркольф почти болезненно вздохнула.
— Проклятье, как бы я хотела. — Ее удивила сила чувства, у нее перехватило в горле, и на долю секунды она почти согласилась. На долю секунды ей почти захотелось бросить сверток в окно, опуститься перед креслом, взять Шев за руку и поделиться с ней историями, о которых она никому не рассказывала, о том, как она была девочкой. На долю секунды. Потом она снова стала собой, резко отошла, и нога Шев стукнула о доски. — Но ты же знаешь, как оно в моем бизнесе. Надо поймать отлив. — Каркольф схватила новую куртку и отвернулась, надевая ее, давая себе время избавиться от любого намека на слезы.
— Тебе нужен отпуск.
— Говорю это себе всякий раз, и всякий раз, как работа заканчивается, я понимаю, что становлюсь… дерганной. — Каркольф вздохнула, застегивая пуговицы. — Я просто не создана, чтобы сидеть смирно.
— Хм.
— Давай не будем притворяться, что ты не такая.
— Давай. Я сама думала переехать. В Адую, быть может, или обратно на Юг…
— Я бы предпочла, чтобы ты осталась, — Каркольф поняла, что сказала это, и попыталась отвлечь внимание от этого беспечным взмахом. — Кто еще вытащит меня из неприятностей, когда я загляну сюда? Ты единственная во всем этом проклятом городе, кому я могу доверять. — Конечно, это было полное вранье, она не доверяла Шев ни на йоту. Хороший курьер никому не доверяет, а Каркольф была самой лучшей. Но ей было намного комфортнее с ложью, чем с правдой.
В улыбке Шев она видела, что та прекрасно все понимает.
— Как мило. — Она поймала запястье Каркольф, когда та собралась повернуться, чтобы уйти, и сжала так, что это нельзя было игнорировать. — Мои деньги?
— Как глупо с моей стороны. — Каркольф передала ей кошелек.
Даже не глядя внутрь, Шев сказала:
— И остальные.
Каркольф еще раз вздохнула и бросила другой кошелек на кровать, золото блеснуло в свете лампы, когда монеты рассыпались на белой простыне.
— Ты бы расстроилась, если б я не попыталась.
— Как трогательно, что ты заботишься о моих нежных чувствах. Осмелюсь спросить, увижу ли я тебя в следующий раз, как ты будешь здесь? — спросила она, когда Каркольф положила руку на замок.
— Буду считать мгновения.
Больше всего на свете ей захотелось поцелуя, но она не знала, хватит ли у нее решимости ограничиться лишь одним. Так что, как бы больно это ни было, Каркольф послала воздушный поцелуй и закрыла за собой дверь. Она поспешно скользнула по темному двору через тяжелые ворота на улицу, надеясь, что пройдет какое-то время, прежде чем Шеведайя попристальнее взглянет на монеты в первом кошельке. Возможно это повлечет за собой космическое наказание, но одна только мысль о выражении ее лица того стоила.
День был чертовым провалом, но она полагала, что могло быть намного хуже. У нее все еще было полно времени подняться на корабль, прежде чем закончится отлив. Каркольф натянула капюшон, морщась от боли от свежезашитой царапины, и от той совершенно неоправданной язвы, и от проклятого натирающего шва. Она зашагала в туманную ночь, не слишком быстро и не слишком медленно, совершенно неприметно.
Черт, как же она ненавидела Сипани!
