Катерина Шишканова - Призрачная
Я перевалилась через кошку, накинула поверх ночной рубахи шерстяной платок и тихонько вышла в коридор. Смутная тревога не давала спокойно уснуть, гнала прочь из комнаты, отдавалась в больной голове ударами пульса. Что-то было не так. Полосатый от лунного света коридор сумрачно кутался в ночную тишь… недобрую, зловещую. У нас никогда не было так тихо — всегда водились шорохи, скрипы. А сегодня даже моих "привиденческих" голосов не стало. Тишина давила на уши.
— Мя-ау… — Альбина неслышно материализовалась сзади, будто действительно умела проходить сквозь стены (хотя, кто их, призраков, разберёт?), зафосфоресцировала красными огоньками глаз. Она, как замковый сторож, тоже чувствовала, что что-то не в порядке. Мягко припадая на подушечки лап, она дёрнула вниз по коридору, туда, где находилась кухня, но проскочила мимо неё, понеслась дальше. Я летела следом за ней — такая же бесшумная тень, потому что обуть тапочки забыла, а возвращаться было некогда. Проход вильнул влево, потом прыгнул вниз, превратился в ступеньки и оборвался запертой дверью. Кошка царапнула засов когтярами, распахав в дереве десять глубоченных борозд. Я кое-как выбила задвижку из пазов, едва не отдавив себе ноги упавшим бревном. Дверь распахнулась, Альбинка закрутилась на пороге, не смея ступить шага во двор. А я уже знала, что мешало мне спать — Авелия. В их домике горел свет — единственном в такое позднее время. Забыв про босые ноги, я помчалась по снегу, оставив на пороге истошно подвывающую Альбину — выйти за порог она не могла.
Мне открыла растрепанная Вета. Обычно улыбчивое лицо осунулось, под глазами залегли тени. Увидев, что я босая, она немного нахмурилась, но промолчала.
— Что с Велой?
Из глубины дома послышался стон.
— Не знаю. — Вета пропустила меня внутрь, попутно не вписавшись в косяк. — С обеда ей стало плохо, она сказала, что больше не чувствует ребёнка, а три часа назад потребовала, чтоб Антоний привёз повивальную бабку.
Я прошла в хату, только в натопленном помещении осознав как сильно отморозила ноги. Нам навстречу вышел муж Авелии — его вид был ничем не лучше Ветыного: лицо измождённое, руки дрожат, глаза покраснели.
— Тебе нужно выпить! — решительно заявила я. Видеть в каком состоянии находятся мои друзья было невыносимо, но мне не было настолько плохо, чтоб опускать руки и ждать худшего. Я никогда не была замужем, никогда не ждала ребёнка, поэтому моё сочувствие никак не соседствовало с пониманием. Да оно и не было нужно сейчас — им требовалась помощь. — Где тут у вас зелёное вино?
Антоний машинально сходил на кухню, порылся за ларем и приволок мне.
— На.
— Да не мне, дубина. Пей сам. Из горла!
Антоний опрокинул бутыль и не почувствовав вкуса вылакал всё содержимое. Потом сел и обхватил голову руками. Опять послышался стон.
— Вета, Лев спит?
Девушка помотала головой.
— Тогда отведи его куда-нибудь. Хоть к соседям. Кто рядом с вами?
— Дед Лукон.
— Отведи его к себе и приспи там.
Велета замороженной куклой зашла в неприметную комнатушку — судя по всему кладовку — и вывела вялого мальчишку. Лев зевал, но спать не собирался: возня взрослых завораживала.
Сама я прошмыгнула в центральную комнату, служившую одновременно и спальней, и гостиной, а сейчас и родильным отделением. В углу возле печи копошилась бабка Феодора — местная повитуха. Покосившись в мою сторону, пробормотав что-то неясное и сплюнув мне под ноги, она крючковатым пальцем указала на ворох измазанного кровью белья. Я поняла её без слов, ушла на кухню за водой, вернулась и поставила на печь закипать.
— Хочь и ведьма, а догадлива, — с непонятной толикой зависти прокряхтела старая карга, вновь принимаясь за никакую Велу.
— Я не ведьма, — возразила я.
— Ну, медиум. Какая разница? Всё равно бесовское отродье, — припечатала бабка.
— И не медиум.
— Ага и всяка чертовщина тебе не мерещится, — согласно кивнула она, — ни шорохи, ни знаки. Ведьмово отродье, оно и есть ведьмово отродье.
Я никогда раньше не принимала роды и не знала, что надо делать, но повитуха направляла мою энергию в нужное русло короткими указаниями или жестами. Мы быстро сработались, хоть я и чувствовала, что не понравилась ей.
Авелия умирала, угасала с каждой минутой уже не реагируя на бабкины уговоры, сдобренные крепкими пощёчинами. Её Печать просто полыхала кровавым, постоянно маяча перед моими глазами. Она больше не изменялась, не пульсировала, не колыхалась маревом — просто бесформенная клякса, окутавшая человека. Очередной спазм изогнул её спину. Старая Феодора мягко ощупала живот роженицы и осталась им очень недовольна.
— Ребёнок выживет? — уже зная ответ, спросила я.
— Нет, — сухо отрезала бабка. — Он уже давно умер. Тут хотя бы мать спасти.
Альбина нетерпеливо переминалась с лапы на лапу, пока я вся уставшая ковыляла к входной двери. Мы до самого рассвета бились за жизнь Велы — бабка смогла принять роды, но не останавливающееся кровотечение почти не оставляло шансов. В конце концов я не выдержала и малодушно прикрывшись усталостью сбежала. Повитуха и сама еле держалась на ногах, но к тому времени вернулась немного пришедшая в себя Вета, так что сильно переживать не стоило: всё, что должно было случиться, обязательно произойдёт. Вконец обессилив, я решила не спорить с судьбой.
Нужно было очень торопиться, но за ночь ноги устали и отказывались бегать. Предрассветный туман пробрал до кости. Платок я оставила в доме у Велы, прикрыв им уснувшего Антония. Уже в коридоре у меня открылось второе дыхание и я припустила на перегонки с кошкой к шпалере с хмельной пирушкой. Графа там не было. Его кровать — заправленная и заваленная подушками со всяким хламом сегодня хозяина явно не дождалась.
— Ах, чтоб вас! Альбина, ищи графа. Ну же, фас! — я не знала, как нужно обращаться к гигантским кошкам, чтоб отыскать своего хозяина, но собачья команда очень даже подошла — киса сорвалась с места, я едва успела заметить кончик белого хвоста, вильнувшего за поворотом.
Господин спал в гостиной. Он сидел у потухшего камина с пустым бокалом в одной руке и наполовину опустошённой бутылкой вина в другой как всегда напротив портрета своей жены. Его непривычно спокойный силуэт освещал небольшой канделябр, предусмотрительно зажжённый Минорой или Вероникой. Сивушный аромат — его постоянный спутник — витал над кабинетом. Кошка недовольно чихнула.
— Граф, — неуверенно позвала я. Ещё пять минут назад я была преисполнена решимости во что бы то ни стало разбудить нашего хозяина, но сейчас при виде мирно спящего в кресле человека решимость моя истаяла, как кубик сахара в чае. А ну как его опять переклинит и он вконец меня напугает своей непредсказуемостью?
