Аслан Шатаев - Письмо из будущего
Благодаря Муслиму, я снова стал совершать намаз. Хотя я делал его и раньше, но тут же бросал. Раньше мне мало было известно о молитве, да и вообще, об исламе. Муслим просветил меня во многом. Мне стало известно, что намаз — это неотъемлемая часть веры, и без нее ты не можешь считаться мусульманином.
Муслим был очень начитанным. Особенно его интересовала мусульманская литература, с которой он делился со мной. Не могу винить его в том, что я чуть не пошел на войну против федеральных войск, поскольку был еще молодым и неопытным. Мы оба были…. Впрочем, об этом я расскажу чуть позже.
Нельзя сказать, что я стал религиозным фанатиком. Или "ваххабитом". Люди очень часто путают ваххабизм с истинной верой. Кто-то из чувства неприязни к мусульманам, кто-то из-за неполноты знаний в этой области, а кто-то просто для самообмана, чтобы не утруждать себя ежедневными молитвами. В общем, я был неполноценным мусульманином, хотя другие считали иначе. Моя тетя даже назвала меня ваххабитом. В шутку, конечно. Но, как говорится, в каждой шутке — доля шутки.
Я рассказал Муслиму о Седе. Он был единственным человеком, кому я о ней рассказал. Я выдал ему все. О том, как цепенел, когда она со мной заговаривала, как ради нее стал учиться лучше, и как впоследствии она махнула на меня рукой.
Муслим смеялся не переставая.
— Я ему сокровенную тайну выдаю, — не выдержал я, — а он смеется!
— Прости, — произнес он сквозь смех, — просто никогда не слышал ничего глупее.
— Станешь взрослее — поймешь меня.
Наконец, Муслим подавил последний приступ смеха и спросил:
— А ты на нее махнул рукой?
Я не сразу нашелся с ответом:
— Э-э-э… Наверное…
— То есть, ты решил сдаться?
— Ну почему сразу сдаться?
— Так да или нет?
— Думаю, ответ очевиден.
— Ну тебе она все-таки нравится?
— Конечно! Зачем, думаешь, я тебе тут душу изливаю?
— Хорошо. Знаешь, где живет твоя ненаглядная?
Я взглянул на него с подозрением.
— А зачем тебе это?
— Не волнуйся, отбить ее у тебя я не собираюсь.
— Допустим, знаю.
— Тогда пойдем к ней?
Мои глаза округлились.
— Ты чего, с дуба скатился? Как мы к ней пойдем? Постучимся и спросим ее родителей: "Можно ли нам одолжить вашу дочь на время?"?
— Да нет, почему? Просто постоим рядом с ее домом, разведаем, что к чему. А если она выйдет, мы как бы случайно проходили мимо, и, заметив ее, поздороваемся. Вернее, ты поздороваешься. А там, гляди, вы с ней и сойдетесь.
Я замотал головой.
— Нет. Плохая затея. К тому же, почему ты уверен, что она вообще выйдет?
— Не выйдет — в следующий раз пойдем.
— Да зачем это все? Я сам с ней в школе заговорю.
— Ты вроде махнул на нее рукой, если не ошибаюсь. — Он хлопнул меня по плечу. — Не дрейфь. Я тебе помогу.
— Ты так говоришь, словно каждый день этим занимаешься.
— Я каждый день занимаюсь тем, что действую, а не языком треплю.
— Да ты философ! — засмеялся я. — Ладно, уговорил. Когда идем?
— Пошли сейчас.
— Сейчас? — Я заколебался. — Может, завтра?
— Ага. А завтра ты опять найдешь какой-нибудь повод не ходить.
— Ты просто невыносим!
— Привыкай!
Седа жила в нескольких кварталах от нас. Я раньше пару раз видел ее, проходя мимо ее дома, когда еще не знал, что она там живет.
Через какое-то время мы прибыли на место. Дом почти ничем не отличался от соседних домов — скромный и однообразный. Ворота были закрыты. На улице — ни души. Только мы одни. Я почувствовал себя неуютно около ворот чужого дома.
— Слушай, — сказал я, — мы тут стоим у дома совершенно чужой улицы. Кто-нибудь нас увидит, подумает, что мы грабители какие-нибудь.
Муслима это развеселило.
— Ну знаешь! Я понимаю, если бы мы тут ночью ошивались. До нас никому дела нет! Чего ты беспокоишься?
— А Седа что подумает, когда она нас тут застанет?
— А что подумает? — развел он руками. — Подумает, мимо проходили.
— Давай хотя бы от дома отойдем.
— Это можно.
Мы отошли немного в сторону от дома, чтобы при выходе из него нас не было видно, и стали ждать. Так мы простояли целый час. Из дома никто не выходил. Я начал терять терпение.
— Слушай, — сказал я, — пойдем домой. Я сомневаюсь, что она вообще дома.
— Еще немного подождем.
— Мы зря только время потеряем. Говорю тебе, там не только ее, там вообще никого там нет.
— Откуда ты знаешь? Сейчас постучимся и выясним.
Он повернулся идти, но я быстро схватил его за руку.
— Ты что, с ума сошел?!
Муслим рассмеялся.
— Да шучу я.
— Эти твои шуточки! Пойдем уже! Потом придем.
— А когда это твое "потом" будет?
— Мы что, весь день тут простоим? Можем еще ночевать будем?
— Если надо — заночуем. Мне уже самому интересно, как она выглядит.
— Если надо — ты и…
— Беслан? — услышал я голос Седы.
Я опешил, не понимая, откуда донесся голос. Сначала я подумал, что мне послышалось. Взглянув за спину Муслима, я увидел ее. Она стояла напротив ворот своего дома. Должно быть, она вышла, услышав на улице наш разговор.
Мне польстило, что она знает мое имя.
— Привет! Ты что тут делаешь?
Я как всегда остолбенел и был не в силах вымолвить ни слова. Дул легкий ветерок, из-за чего домашнее платье, одетое на ней, плотно прилегало спереди, выделяя контуры ее тела. Это совсем выбило меня из колеи.
"Соберись! — сказал я сам себе. — С тобой же Муслим! Пусть он не думает, что ты слабак!"
— Привет, Седа! — услышал я собственный голос. — Да я… это… мимо с моим другом проходил. Думаю, вдруг Седу увижу.
Муслим глянул на меня. В его взгляде читалось: "Что ты несешь?!"
Действительно, что я несу? Я же себя почти выдал!
Седа, казалось, не совсем поняла, что я имел в виду, но мило улыбнулась. Я уже не знал, как выбраться из этой неудобной ситуации, которую сам же создал. И тут на помощь пришел Муслим:
— Это ты про нее говорил, когда мы шли мимо ее дома?
— Э-э-э… да, — ответил я.
Он обнял меня за плечо и подошел вместе со мной к Седе.
— Он мне говорит, — сказал он, обращаясь к Седе, — здесь живет моя самая красивая одноклассница. А я ему, может, зайдем, поздороваемся. А он такую истерику закатил, ты что, с ума сошел, и все такое прочее. Шуток не понимает. — Он подмигнул ей.
Улыбка Седы стала еще шире. Было заметно, как она покраснела.
— А я разговоры услышала, — заговорила она, — подумала, отец вернулся.
Муслим незаметно ткнул меня в бок, мол, открой рот.
— Как дела? — спросил я ее.
— Отлично! Ты, оказывается, умеешь говорить?