Алена Алексина - Перехлестье
— Ты зачем орешь? — тихий мужской голос, исполненный скрытой силы, вернул растерявшуюся бегунью в реальность.
Она перевела взгляд вправо и замерла. Только сейчас она заметила спутника забавного старичка. Он сидел верхом на таком коне, подобного которому Василиса не видывала даже в кино — огромный, широкогрудый, с длинной волнистой гривой и лохматыми щётками на могучих ногах. Даже легендарный Буцефал рядом с ним выглядел бы жалким пони, перенесшим рахит, дистрофию и непосильный тягловый труд на рудниках.
Жеребец был страшен. И Лиска немедленно им восхитилась в доступных ей выражениях. Точнее, как восхитилась… Зашлась словами восторга. Потому что конь внезапно захрапел. А девушка, которая сегодня уже пережила несколько потрясений — шарахнулась и едва не упала.
Мужчина, восседавший на огромном скакуне, удивленно вскинул брови, разглядывая диковинную незнакомку. Противоречивое создание. Кудрявые растрепанные волосы, непривычно короткие, затейливые узоры на запястьях, да и речь… необычная.
Чью именно мать нужно через плечо и в ухо какого лешего, мужчина не понял, но страсть в голосе его позабавила, он даже улыбнулся. Едва заметно, уголками губ. Возмущенная отповедь резко оборвалась, и девушка воззрилась на хозяина чудовищного коня с любопытством. Мужчину это удивило — обычно мало кто выдерживал его тяжелый взгляд. А эта смотрит, как ребенок — слегка приоткрыв рот и забыв о том, как только что испугалась.
— Я это… волка встретила, — пояснила, наконец, Василиса.
Ну, что–то надо было сказать, так ведь? И объяснить свои вопли.
— Девка, — назидательно заметил старичок со своего облучка, — оглох тот волк. И не только он. У меня, вон, до сих пор в ухе звенит. А оно, почитай уж годков семь плохо слышит.
Васька хихикнула. Люди! Нормальные! И пусть не машины, а лошади — все равно! И красивый темноволосый хозяин коня–людоеда ей понравился. Не любила Лиса "няшных" мужчин, на которых можно полдня смотреть, определяя пол, да так и не догадаться. А тут: высокий, широкоплечий, черты лица жесткие, а взгляд пронзительный и колючий. Нос с горбинкой и коротко стриженная черная борода добавляли внешности незнакомца суровой жути. Даже конь был под стать хозяину — породистый и свирепый в своем величии. Вон как гордо переступает с ноги на ногу.
— Ты откель тут взялась, блаженная? — спрыгивая с козелков, ворчливо поинтересовался старичок.
— Из… — а что сказать? Из торгового центра? Из другого мира? Из туалета? — Леса. Заблудилась. Я в город шла.
— Покажи руки, — подал голос хозяин огромного жеребца.
Василиса послушно выставила перед собой дрожащие ладони, недоумевая, зачем это нужно.
— Да все в порядке, дэйн. — отмахнулся старичок. — Я этих нелюдей нутром чую! И рожденных, и всяких непонятных. Садись, дурында, довезем до ворот.
Тот, кого дед назвал дэйном, помолчал, но еще некоторое время сверлил девушку пристальным застывшим взглядом. Глен, наблюдавший за происходящим из своего укрытия, напрягся: казалось, еще немного, и либо дэйн, либо старик почуют его присутствие. Слишком слаб сейчас колдун, чтобы бороться. Да и не победить дэйна в одиночку. Никому.
Но через несколько секунд пристальный взгляд сидящего на вороном жеребце мужчины потеплел, в нем мелькнул невольный интерес. Однако дэйн отвернулся, стоило несуразной путешественнице залезть в телегу, и направил коня вперед. Глен прикрыл глаза от внезапно нахлынувшего облегчения, губы тронула осторожная улыбка — похоже, его удача снова при нем.
Перепутье. Маркус
Маркус почти забыл про старую Шильду, магессу, давно живущую отшельницей в глухой чащобе. А бабка учуяла девушку, которую бог с таким трудом вытащил из другого мира. Учуяла, позвала и чуть было не сделала колдуньей. К счастью, не получилось.
Маги. Бог до сих пор сомневался в правильности своего решения, но менять что–либо не собирался. Колдуны — дети Мораки — слишком распоясались. Давно пора уничтожить их всех, потому что, если зло не остановить…
Хотя… Маркус перевел взгляд на свиток, лежащий перед ним. На желтой бумаге вспыхивали и переливались письмена. Они то вспыхивали, то почти гасли. Два имени. Таких похожих. Две судьбы. Таких разных.
Кого же выбрать?
Грехобор. Спустя время
Небо было пронзительным и ярким. Синим–синим. Столь глубоким оно бывает только осенью. Может, потому, что именно осенью на земле так много золота, которое оттеняет цвет бездонной выси? Солнце грело еще совсем по–летнему, но деревья уже сверкали, где медью, где багрянцем. И трава поникла. Стала жестче. А земля была холодна.
И тихо. Так тихо тоже бывает только осенью. Ни щебетанья птиц, ни сонного гудения пчел, ни жужжания оводов. Ти–хо.
— Ты бы хотел стать просто человеком? Свободным?
Этот вопрос застал его врасплох.
Запрокинув голову, паренек лет семнадцати глядел в небо, прислонившись спиной к прохладному стволу молодой березы. Он молчал и ни о чем не думал. Просто смотрел в густую синеву. Потому что думать… было страшно.
Но та, которая задала неожиданный вопрос и нарушила тишину, хотела услышать ответ. Юноша моргнул, выплывая из отрешенной рассеянности, и перевел глаза на собеседницу.
Высокая, тоненькая, словно колосок, она была лишь на два года моложе своего друга, но ее уже лишили мизинцев и дали назвище.
Назвище даже хуже клички. Потому что кличка хотя бы отражает твою внешность или особенность нрава. А назвище отражает твою жизнь. И не ту, которую хочешь прожить. А ту, которую прожить будешь вынужден. Обязан. Оно говорит о том, чем его обладателю придется заниматься до конца своих дней. Кем он станет.
И вот она — златовласая, изящная, происходившая из великого рода, но отныне под страхом смерти лишенная всего: семьи, близких, даже имени! Как и всем рожденным магам, ей отсекли мизинцы, дабы Проклятая сила не перетекла после смерти своей обладательницы в мир.
— Хотел бы? — настойчиво повторила девушка.
— Не знаю, Мили… — он осекся, когда собеседница нахмурилась и посмотрела с укором. — Не знаю, Повитуха. Разве люди свободны?
— За ними не охотятся. Не следят. Они женятся, выходят замуж…
Повитуха прикрыла глаза, отворачиваясь:
— А я буду всю жизнь принимать тяжелые роды. Всю жизнь буду спасать чужих детей, но никогда не возьму на руки своего.
— Зато в твою дверь никогда не постучится дэйн, — напомнил юноша.
— Потому что у меня не будет "своей" двери, — ответила она с горечью. — У меня не будет дома. Мужа. Даже спутника! И за всю свою жизнь я ни разу не услышу слов благодарности. Никто не посчитает, что я заслуживаю чего–то большего, чем просто плевка под ноги. Меня никогда не поцелует мужчина…
