Глен Кук - Десять поверженных. Первая Летопись Черной Гвардии: Пенталогия
Мы собрали свои вещи и начали покидать лагерь, в котором оставались теперь те, кто убежал из города вслед за нами. Животные и снаряжение, принадлежавшие нам, будут им наградой за верность и дружбу. Я провёл грустный и тихий час с женщиной, для которой значил даже больше, чем подозревал. Мы не проливали слёз и не лгали друг другу в этот час. Я оставил ей воспоминания и большую часть своего жалкого состояния. Она оставила мне комок в горле и чувство потери, которое невозможно до конца измерить.
— Ну, Каркун, — бормотал я, спускаясь к берегу, — с тобой уже случалось такое. Ты забудешь её ещё до того, как окажешься в Опале.
Полдюжины лодок стояли, вытащенные на берег. Когда очередная лодка заполнялась, матросы-северяне сталкивали её в полосу прибоя. Гребцы налегали на вёсла, толкая лодку сквозь накатывающую волну, и через несколько секунд они исчезали в тумане. Часть лодок заняли снаряжением и личными вещами.
Матрос, который говорил на языке Берилла, рассказал мне, что на борту чёрного корабля огромное количество свободного места. Посланник оставил в Берилле свои войска, чтобы охранять нового марионеточного Старшину, состоявшего в дальнем родстве с человеком, которому служили мы.
— Надеюсь, им будет легче, чем нам, — сказал я и отошёл к остальным.
Посланник обменял своих людей на нас. Я подозревал, что нас тоже будут использовать и что мы идём к чему-то даже более мрачному, чем могли себе представить.
Пока ждали погрузки, я несколько раз слышал какое-то отдалённое завывание. Сначала я подумал, что так поёт Столп. Но воздух был неподвижен. А когда подошёл к лодкам, все сомнения рассеялись. По телу у меня поползли мурашки.
Наш интендант, Капитан, Лейтенант, Немой, Гоблин и Одноглазый протянули до последней лодки.
— Я не поеду, — объявил Одноглазый, когда боцман махнул нам рукой, чтобы залезали в лодку.
— Залезай. — сказал ему Капитан. Его голос был ласков. Это означало, что он опасен.
— Я ухожу в отставку. Собираюсь на юг. Меня долго не было, наверное, уже забыли.
Капитан ткнул пальцем в Лейтенанта, Немого, Гоблина и меня, затем показал в сторону лодки. Одноглазый забушевал.
— Да я превращу вас всех в страусов… — рука Немого закрыла ему рот. Мы поволокли его к лодке. Он извивался, как змея над огнём.
— Ты остаёшься со своей семьёй, — мягко сказал Капитан.
— По счёту «три»… — взвизгнул Гоблин и быстро отсчитал.
Маленький чёрный человек спланировал в лодку, вращаясь в полёте. Он перекатился через планшир, изрыгая проклятья и брызгая слюной. Мы засмеялись, увидев, что он проявляет что-то вроде воинственности. Гоблин получил удар, который буквально пригвоздил его к банке.
Матросы разняли нас. Когда вёсла ударили по воде, Одноглазый утих. У него был вид человека, отправляющегося на виселицу.
Смутно вырисовывалась галера. Неясные очертания её корпуса были немного темнее окружающей нас темноты. Я услышал глухие голоса моряков, скрип шпангоутов, звуки движущегося такелажа. И только через некоторое время мои глаза подтвердили это. Наша лодка причалила носом к трапу. Опять раздался вой.
Одноглазый пытался броситься в воду. Мы удержали его. Подошвой сапога Капитан ударил его по заду.
— У тебя был шанс попробовать отговорить нас от всего этого. Ты не стал. Теперь получай то же, что и остальные.
Одноглазый неловко карабкался по трапу вслед за Лейтенантом. Человек, потерявший надежду. Человек, оставивший мёртвого брата, а теперь силой принуждённый к общению с убийцей, с которым он, к тому же, бессилен рассчитаться.
Наших людей обнаружили на главной палубе, они устроились среди куч корабельной оснастки. Увидев нас, сержанты стали пробираться в нашу сторону.
Появился посланник. Я уставился на него. Впервые он показался перед нами стоящим на ногах. Он был просто коротышкой. В какой-то момент я подумал, а мужчина ли он на самом деле. Интонации его голоса часто предполагали обратное.
Он смотрел на нас таким внимательным взглядом, как будто мог увидеть, что творится в наших душах. Один из его офицеров попросил Капитана получше разместить людей на палубе, где уже было довольно тесно. Экипаж занимал каюты в средней части корабля. Внизу стали просыпаться гребцы, и послышался невнятный шум голосов, лязганье и грохот.
Посланник осмотрел нас всех. Он шёл вдоль строя и останавливался перед каждым солдатом, прикалывая ему на грудь маленькую копию того изображения, которое было у него на парусе. Процедура длилась долго. Корабль уже двинулся в путь, а он ещё не закончил.
Чем ближе подходил посланник, тем больше Одноглазый трясся. Он чуть не упал в обморок, когда тот прикалывал ему эмблему. Я был сбит с толку. Откуда такое волнение?
Я нервничал, когда настал мой черёд, но не боялся. Я взглянул на эмблему, когда изящные руки в перчатках прикрепляли её мне на куртку. Череп в серебряном круге, на чёрном янтаре. Красиво сделано. Дорогая и мрачная драгоценность. Если бы Одноглазый не выглядел таким загнанным, я бы подумал, что он размышляет о том, как бы повыгоднее заложить эту вещь.
Эмблемка смутно показалась мне знакомой. Когда я видел её на парусе, я принимал всё это за показуху и не обращал внимания. Но не читал ли я где-нибудь или, может, слышал о подобной печати?
— Добро пожаловать на службу Леди, доктор, — сказал посланник.
Смущал тон его голоса. Он всегда был не таким, какого ожидаешь. На этот раз он был живым, музыкальным. Таким голосом говорит молодая женщина, когда хочет переложить свои проблемы на плечи кого-то другого.
Леди? Где же я сталкивался с этим словом, употребляемым именно так, с акцентом? Как будто это имя богини. Какая-то тёмная легенда древних времён…
Вой злобы, боли и отчаяния наполнил корабль. Вздрогнув, я вышел из строя и подошёл к краю вентиляционного люка.
Оборотень был в большой железной клетке, стоявшей у основания мачты. Клетка находилась в тени, и превращения движущейся по клетке бестии казались неуловимыми. В какой-то момент это была мускулистая женщина примерно лет тридцати, но уже несколько секунд спустя она принимала вид чёрного леопарда, который, стоя на задних лапах, царапал когтями металл решётки. Я вспомнил, как посланник сказал, что может использовать монстра.
Я стоял лицом к послу. И тут я вспомнил. Как будто какой-то дьявольский молот вогнал ледяные шипы в самую глубину моей души. Теперь я знал, почему Одноглазый не хочет идти за море. Древнее зло севера…
— Я думал, вы умерли триста лет назад.
Посол засмеялся.
— Ты недостаточно хорошо знаешь историю. Мы ведь остались целы. Нас просто заковали и похоронили живыми, — в его смехе были истерические нотки. — Закованы, похоронены и вдруг освобождены одним идиотом по имени Боманц, Каркун.
