Маргит Сандему - Лед и пламя
— Святой Георгий? — сказал он. Он был очень высок и пугающ со своими темными волосами, закрытым лицом и черной одеждой. Ей, стоявшей на коленях, он показался особенно величественным.
— Да, я…
О, теперь она снова, конечно оказалась дурой.
— Меня, впрочем, зовут Вильяр Линд из рода Людей Льда.
— Извините, — пролепетала она испуганно. — Я путаю вас с другим, кого знаю.
— Со святым? Ты — младшая сестра фру Сигне, не так ли?
— Да.
Она поднялась с земли и сделала книксен.
— Белинда. Он кивнул.
— Как я вижу, ты говорила с могилой. Это единственное место, куда ты можешь пойти?
— Да. И не только здесь. Единственное на свете. Мне так ужасно не хватает сестры. А именно сейчас все так запуталось. Так трудно узнать, чего она хочет. Как мне поступить.
Устрашающего вида фигура присела на кладбищенскую ограду.
— А что именно так запутанно?
— Все. Мне так хотелось приехать сюда и ухаживать за дочкой Сигне. И это получается прекрасно, я думаю, что Ловиса любит меня, но… все остальное…
Знаком он предложил ей сесть рядом с собой. Она поблагодарила и изящно присела.
— Вы тоже навещаете здесь дорогого друга? — спросила она смущенно.
— Нет, не совсем так. Но мне нравится приходить сюда. У меня такое чувство, будто я вступаю в контакт со многими моими предками, которые покоятся вокруг.
— Так чудесно, — восхищенно прошептала Белинда. — Мне тоже так кажется. Я чувствую связь с Сигне. Мужчина внимательно разглядывал ее в полумраке.
— Расскажи теперь, что же так запутанно в Элистранде!
Она вздохнула.
— Я такая глупая. Безнадежно. Я сбиваюсь с ног и работаю, как лошадь, но все получается не так. Ясно, что фру Тильда раздражается из-за меня. Они же так добры, что предоставили мне возможность тут жить. А я делаю все не так.
— Мне кажется, ты сказала, что прекрасно справляешься с ребенком?
— Это так. Но…
— Ты же должна была стать няней для ребенка?
— Да. Но ведь нужно же понять, что фру Тильда хочет, чтобы ей немного помогали. Так что я и ее камеристка. И это прекрасно…
— Нет, постой, теперь ты угодничаешь! Ты не должна этого делать.
— Угодничать?
— Да. И почему ты говоришь так странно?
— Неужели?
— Да. Это звучит неестественно.
Белинда была озадачена.
— Но так говорила Сигне!
Его лицо чуть смягчилось, выразив сочувствие.
— Значит, ты полагала, что всем понравишься?
— Да, потому что Сигне ведь всем нравилась. А я делаю все так, как делала бы она. И я думаю, как она. Но как я ни стараюсь, это не получается.
— Ну, разумеется, нет! Ты не можешь жить жизнью другого человека. Ты — Белинда, разве ты этого не понимаешь? Я не знаю тебя, но каждый человек имеет собственную ценность. Ты тоже. Именно собственная ценность — самое прекрасное в человеке, ты не должна лишать ее себя!
— Но мне кажется, это так неправильно, что чудесная ослепительная Сигне совершенно исчезнет. Нет, я не могу этого объяснить. Я глупа.
— Мне кажется, я понимаю, что ты имеешь в виду. И ты совершенно права, нужно подхватывать и продолжать лучшее, что было у тех, кто умирает. Но то, что ты взяла, не лучшее, что было у Сигне. Ее голос в твоем горле становится искусственным. Ты не должна не дать умереть тому хорошему, что было в ней, а не ее жестам или манерам.
Белинда всхлипнула:
— Мне так жаль ее. Такая молодая — и лежит в холодной могиле!
Его голос прозвучал сухо и рассудительно.
— Сигне повезло, что жизнь была к ней щедра. Она была всеми любима и имела успех. Нередко может оказаться полезным повстречаться и с трудностями. Тем, кто облагодетельствован судьбой, трудно пережить более суровые времена.
— О, но вы не знаете! Я нашла сегодня ее дневник. В последнее время она была страшно расстроена.
— Вот как?
— Да. В нем написано, что ее муж, Герберт Абрахамсен, обнимал других дам и давал им пирог и все такое.
— Пирог?
— Так там написано. О посторонней даме, которая спросила Сигне, знает ли она, как много других женщин вкусили его пирога.
Сначала Вильяр Линд посмотрел на нее с недоумением, а затем вынужден был отвернуться.
— Я понимаю, что Сигне была несчастлива. Да, ты права. И у нее были, видимо, какие-то проблемы со своей свекровью?
— О, да! Сначала я не поняла, что имела в виду Сигне, потому что она написала о драконе и всяком таком. Я подумала о настоящих драконах и святом Георгии, но затем поняла, кто это был. Вы знаете, кто.
— Что ты сделала с дневником?
— Положила обратно туда, где нашла. В потайной ящик. К сожалению, я не успела прочитать последние страницы, но там осталось немного, это я видела.
Он немного помолчал. Его черные волосы развевались на ветру.
— Ты замерзла?
— Нет, нет! Ах, как мило, что вы об этом спросили!
Вильяр вздохнул при виде такой униженности.
— Не показывай дневник никому!
— Разумеется, нет! Они же могут разозлиться на Сигне, ведь она написала такое.
— Сигне, пожалуй, справится, — пробормотал он. — Но ты сама? Как тебе живется в Элистранде? Добры ли они к тебе?
— Да, да, они все добры, только я глупа. Но теперь я так запуталась…
— Что ты имеешь в виду?
— Не знаю, как бы поступила Сигне. Я имею в виду, насчет ее мужа. Он… он…
— Что?
— Ему… нравится дотрагиваться до меня. И хотя я не хочу обидеть Сигне, я не люблю этого. Я считаю, что он был мужем Сигне, и это ведь ужасно, что я должна убегать, как только он появляется поблизости. Потому что я этого не люблю. В то же время, я полагаю, и Сигне, возможно, не понравилось бы, что он дотрагиваться до меня, или… нет, я не знаю, что делать.
— Ты должна слушаться своего внутреннего голоса, Белинда, а он кажется довольно разумным. Ты должна бежать, дитя, бежать от него прочь и как можно дальше!
Она просияла.
— Я действительно должна это сделать? Ах, как хорошо! И это было именно то, о чем я теперь подумала, прочтя дневник. Наверное, Сигне не хотела бы, чтобы он обнимал других женщин и все такое. — «Все такое» было стандартным выражением Белинды, когда запаса слов ей не хватало.
Стемнело, но в сумерках она еще могла разглядеть черты лица Вильяра. Они были резкими и холодными, однако, она не испытывала страха. «Странно, — подумала она, — лицо господина Абрахамсена гораздо мягче, но мне от него становится немного страшно (прости, Сигне, я не должна была бы об этом думать, во всяком случае, здесь!)».
— А вы сам? — спросила она по-детски. — Говорят, будто вы немного странный. Но я этому не верю. Тут он взглянул на нее, и улыбнулся чуть сердито.
— Я… немного… другой. Немного не от мира сего. Точно так же, как и ты.
То, что он приравнял ее к себе, тронуло ее и почти привело в восторг. Она блаженно, широко улыбнулась.
