Марина Дяченко - Ключ от Королевства
Откуда-то играла музыка, и она становилась все громче.
— Слава королю!
— Прощай, Королевство!
— Слава Оберону!
— Слава магам дороги!
Мои щёки становились всё горячее и горячее. Я выпрямилась в седле, подражая Гарольду. Навернулись слёзы — то ли от ветра, то ли оттого, что я понимала: это последние минуты моего триумфа. Больше никто никогда не назовёт меня магом дороги и не бросит букет под копыта моей лошади…
Вслед за Гарольдом я выехала на площадь. Здесь уже выстроились караваном лошади и повозки, кареты и всадники: это и было странствующее Королевство, и оно показалось мне неожиданно маленьким.
Серый конь — вот умница! — безо всякого моего участия встал на положенное место, рядом с лошадью Гарольда. За нашими спинами стражники покрикивали на толпу, которая хотела всё видеть и потому напирала и напирала.
— Гарольд… Гарольд…
Молчание.
— Скажите, мастер…
— Чего тебе?
— Что сейчас будет?
— Выйдет мэр. Скажет пару слов. Потом Оберон… его величество отдаст ему символические ключи от города. Протрубит труба… Кстати, ты не передумала?
Я промолчала.
Толпа заволновалась сильнее.
— Мэр!
— Где?
— Там! Смотрите!
— Слава господину мэру! Слава Королевству!
Из седла мне было всё отлично видно: на укрытое ковром возвышение поднялся толстенький человек, эдакая бочка на ножках. Он был разодет в парчу и бархат, но шляпу держал в руках. Ветер тормошил редкие вьющиеся волосы вокруг розовой от волнения лысины.
И почти сразу толпа отпрянула от кордона сомкнутых копий. Я сама подскочила в седле.
Оберон взялся будто бы ниоткуда. Он возвышался надо всеми — над пешими, и над всадниками, и над мэром, взобравшимся на помост. Под королём был белый конь с очень длинной и гибкой шеей. Я присмотрелась и обмерла: морда королевского коня была похожа скорее на морду крокодила, зубы торчали вверх и вниз. Шёлковая белая грива то открывала, то снова закрывала от меня это зубастое рыло…
И всё равно этот крокодилоконь был красивый в каждом своём движении. Казалось, он парит над землёй. А может, так оно и было?
Король сидел в седле, чуть отведя руку с большой белой палкой, на конце которой мерцал красно-зелёный шар. Наверное, это был волшебный посох. Я хотела спросить Гарольда, но тут горожане опомнились и завопили так, что даже коняга подо мной, уж на что спокойный, вздрогнул.
— Обер-рон!
— Слава королю!
— Слава!
В этом рёве и гвалте потонули слова мэра — тот обращался к Оберону и кланялся, приложив руку к сердцу. А король сидел в седле и смотрел на него так же спокойно и внимательно, как смотрел ещё недавно на меня…
Я покосилась на Гарольда. Он не сводил с Оберона глаз и был непривычно бледный, даже веснушки пропали. Я подумала: а ведь для Гарольда всё это, как и для меня, в первый раз. В первый раз на его памяти Королевство бросает насиженное место и уходит в никуда, и неизвестно, что там, впереди, ждёт.
Интересно, он взял с собой старую куртку, как велела ему мать?
Пока я об этом раздумывала, мэр закончил свою речь. Оберон коротко кивнул ему и обвёл площадь глазами. И сказал одно слово — будто бы негромко, но голос его перекрыл гул толпы:
— Прощайте.
И протянул мэру большой ключ, вроде как из спектакля про Буратино. Люди вокруг заревели, завопили, в воздух полетели шапки, шляпы, свёрнутые платки…
А меня будто булавкой кольнули: значит, сейчас уже протрубит труба? И у меня не будет пути к отступлению?!
Я повернула голову. Гарольд смотрел прямо на меня:
— Ну что? Твой последний шанс вернуться. Давай.
Он изо всех сил старался говорить равнодушно, но на последнем слове голос его выдал. Мой учитель очень хотел, чтобы я ушла восвояси и унесла с собой его хлопоты.
Оберон на своём крокодилоконе медленно ехал вдоль каравана — от хвоста, где стояли хозяйственные повозки, к голове, где было его место. Иногда останавливался и перекидывался с кем-то парой слов.
Вот он всё ближе к нам… всё ближе… И времени на решение у меня всё меньше… меньше…
Его конь был совсем близко, когда я увидела, что к бокам чудовища (и к коленям Оберона) прижаты перепончатые крылья, а из ноздрей немножко вылетает дым.
— Привет, Лена.
Я выпрямила спину, как могла.
— Добрый день, ваше величество, — и попыталась улыбнуться.
Оберон был серьёзен:
— Ну что же, решай. Ты идёшь с нами — или возвращаешься к себе?
— А вы знаете, у меня ничего же не получается…
(Что я делаю? Вся площадь на нас смотрит, каждая секунда на счету, сейчас протрубит труба…)
— Разве я нужна вам, ваше величество? Я маленькая…
Гарольд засопел, еле слышно постанывая.
— Конечно, ты нужна нам. — Оберон и бровью не повёл. — Итак?
К полудню мы въехали в другой город, поменьше. Здесь тоже набежала толпа, и тоже стражники с копьями стояли вдоль дороги, и тоже кричали «Слава» и «Прощайте». Я к тому времени так устала, что готова была вывалиться из седла. Гарольд молчал всю дорогу. Он был неимоверно разочарован, прямо-таки убит.
Я уже ничего вокруг не замечала и смотрела вниз, на свои руки с уздечкой. Мой конь не нуждался в командах — он был значительно умнее меня и сам шёл в строю, то ускоряя, то замедляя шаг. Я краем уха слушала приветственные крики, а сама думала: долго ещё? Когда же привал? Когда это кончится?
Даже когда радостные вопли вокруг стали совсем уж оглушительными, я не сразу поняла, в чём дело. А потом вдруг оглянулась — рядом с моим конём, шаг в шаг, плыл белый крокодилоконь Оберона.
— Устала?
— Нет, — сказала я, пытаясь выпрямиться в седле. Спину ломило — сил нет.
— Хочешь, что-то покажу?
— Хочу, конечно…
— Перебирайся. — Он протянул руку.
Я не поняла даже, что он задумал, всё получилось само собой. Только что сидела на своём послушном коньке — и вот уже в седле Оберона, на спине «белого крокодила». Прямо передо мной — длиннющая шея, развивается на ветру молочная грива, косит через плечо глаз — карий, умный, почти человеческий.
— Смотри. — Оберон сидел за моей спиной, я видела только его руки. — Видишь всех этих людей?
— Вижу…
— А теперь погляди сюда…
Он поднёс к моему лицу ладонь. Я посмотрела в щёлочку между его пальцами…
Никого не было! Пустая дорога, вдоль дороги — дома, ползёт караван. Гарольда вижу, он смотрит в сторону… Всадника перед Гарольдом вижу… А там, смотрите-ка, мой знакомец, крючконосый комендант замка, «его милость». А где же люди вдоль обочин?
Оберон убрал руку, и я снова всех их увидела. Мальчишки на крышах и на деревьях. Малыши на плечах отцов. Женщины размахивают платками, шляпами, цветами…
