Ричард Адамс - Шардик
— Мой повелитель… — начал Анкрей.
— Помолчи! — отрезал Бель-ка-Тразет.
Словно дети в темной комнате, словно путники, проходящие ночью через кладбище, четверо мужчин в челне населяли темноту страхами, порожденными собственным воображением. Они приближались к острову Квизо, владениям тугинды и возглавляемого ею культа, — месту, где мужчины теряли свои имена (по слухам, во всяком случае), оружие не действовало и любая физическая мощь иссякала в противостоянии непостижимой потусторонней силе. Всеми овладело чувство одиночества и беззащитности, усиливавшееся с каждой минутой. Кельдереку представлялось, будто он лежит на черной воде, беспомощный, как прозрачная мошка гилон, эфемерные мириады которых каждую весну роятся над рекой; инертный, как поваленное дерево в лесу, как бревно на лесном складе. А вокруг них в темноте толпились незримые зловещие дровосеки, безжалостные разрушители, вооруженные топором и огнем. И вот уже бревно горело, рассыпаясь искрами и хлопьями золы, уплывая прочь из знакомого мира, где есть день и ночь, голод, труд и отдых. Красный огонь становился все ближе, поднимался все выше, и Кельдерек повалился вперед, с размаху ударившись лбом о нос челна.
Боли он не почувствовал, но словно бы оглох и больше не слышал плеска воды. Лишенный ощущений, воли и личности, он понял, что перестал существовать как целое, распался на части. Он стал никем, но все же сохранял сознание. Будто подчиняясь чьему-то приказу, Кельдерек закрыл глаза. В следующий миг слуги прекратили грести и опустили голову на грудь, а челн медленно повлекло течением к невидимому острову.
В распавшемся сознании Кельдерека понемногу стало оживать все, что он знал и слышал о тугинде, начиная с самого детства. Дважды в год она приплывала на Ортельгу. Ранним утром сквозь речной туман доносились удары далекого гонга, и жители острова собирались и безмолвно ждали на берегу. Мужчины простирались ниц и оставались недвижимы, пока тугинду со свитой встречали и отводили к новой хижине, построенной к ее прибытию. Исполнялись ритуальные танцы, проводилась церемония цветов, но на самом деле тугинда посещала Ортельгу только с двумя целями: во-первых, провести совещание с баронами; во-вторых, поговорить о тайнах женской природы на секретном собрании ортельгийских женщин и выбрать из них двух-трех для пожизненного служения на острове Квизо. Темным вечером, когда тугинда отбывала при свете факелов, хижину сжигали дотла и пепел развеивали над рекой.
Лицо она всегда скрывала под головной накидкой, но на совещание с баронами являлась в медвежьей маске. Никто не знал, как она выглядит и кем была раньше. Девушки, которых она забирала на свой остров, никогда не возвращались. По слухам, там они получали новые имена, — во всяком случае, старые никогда больше не произносились на Ортельге. Умерла ли тугинда, отреклась ли от власти, кто ей наследовал, как выбрали преемницу, да и вообще, не разные ли каждый раз женщины посещают Ортельгу — этого никто не ведал. Однажды, еще мальчиком, Кельдерек принялся расспрашивать про нее отца — с нетерпеливым любопытством, какое часто возбуждают в детях вещи, к которым старшие относятся очень серьезно, а потому предпочитают не обсуждать. Вместо ответа отец смочил хлебный мякиш, слепил из него грубую мужскую фигурку и поставил на край очага.
— Держись подальше от женских тайн, дружок, — сказал он, — и в глубине души всегда опасайся женщин, ибо они могут уничтожить тебя. Смотри… видишь? — Хлебная фигурка засохла, побурела, почернела и обуглилась до золы. — Ты все понял?
Кельдерек, притихший при виде отцовской серьезности, кивнул и ничего больше не сказал. Но он хорошо запомнил наставление.
Что вселилось в него сегодня в комнате за синдрадом? Что заставило пойти против воли верховного барона? Как посмел он вымолвить дерзкие слова и почему Бель-ка-Тразет не убил его на месте? Одно Кельдерек знал точно: поскольку он видел медведя, он уже не властен над собой. Поначалу он думал, что им движет божья сила, но сейчас оказался во власти хаоса. Сознание и тело расползлись по швам, как ветхая одежда, а остатками своего существа охотник покорился сверхъестественной силе, исходящей от таинственного острова, окутанного ночной мглой.
Голова Кельдерека по-прежнему покоилась на носу челна, и одна рука вяло болталась в воде. Весло выпало из рук Анкрея и уплыло по течению, когда челн врезался в отмель недалеко от берега и все четверо мужчин от толчка дернулись вперед и вновь неподвижно застыли, погруженные в транс, опутанные чарами, в полном оцепенении ума и воли. Вот уже зашла четвертная луна, и наступила глубокая темнота, освещаемая лишь красным огнем, пылавшим высоко над деревьями в глубине острова, а они всё оставались там — прибитый к берегу мусор, обломки кораблекрушения, грязная пена прибоя.
Шло время, течение которого отмечалось лишь медленным перемещением звезд на небе. Мелкие суетливые волны плескали о борта челна, и раз или два ночной ветер с нарастающим шелестом раскачивал ветви ближайших деревьев, но ни один из четверых мужчин, похожих в темноте на огромных нахохлившихся птиц, даже не шелохнулся.
Наконец неподалеку показался мерно колеблющийся зеленоватый огонек, который спускался к воде. Когда он достиг галечного берега, послышался хруст шагов и приглушенные голоса. К челну приближались две женщины в длинных плащах, несущие между собой на шесте круглый плоский фонарь размером с точильный круг, под колпаком из оплетенных тростником железных прутьев, сквозным, но достаточно плотным, чтобы защищать горящие под ним свечи.
Женщины подошли к кромке воды и остановились, прислушиваясь. Чуть погодя они уловили шлепанье воды о борта челна — звук, различимый лишь чутким слухом, знающим наизусть все модуляции ветра и волн на этом берегу. Тогда женщины опустили фонарь на землю, одна из них вытащила из кольца шест и, шумно плеща им в мелкой воде, пронзительно выкрикнула:
— Очнитесь!
Голос достиг слуха Кельдерека, резкий, как крик камышницы. Открыв глаза, он увидел пляшущие зеленые блики на возмущенной воде у самого берега. Он больше не боялся. Подобно тому как слабейший из двух псов, прижавшись к стене и замерев в униженной позе, точно знает, что теперь соперник не нападет на него, — так же и Кельдерек, полностью покорившись таинственной силе острова, утратил страх перед ним.
Он услышал, как позади заворочался верховный барон. Бель-ка-Тразет что-то неразборчиво проворчал, плеснул в лицо пригоршню воды, но с места не сдвинулся. Кельдерек коротко глянул через плечо: барон ошеломленно таращился на тускло мерцающую беспорядочную зыбь у берега.
