Ольга Григорьева - Колдун
– Пора остановиться, – напомнил Варяжко Потам, старший ратник. Потам был отменным бойцом. Он долго воевал вместе со Святославом – отцом Ярополка – и Владимира и походную жизнь знал лучше других.
– Коли дорога петлять принялась, значит, не угодно богам нас дальше вести, – неспешно объяснял он.
Варяжко огляделся. В лесу ночевать не хотелось – до этого располагались на ночлег в мелких, стоящих на реке печищах, но на сей раз выбора не было…
– Ставь лагерь, – велел он Потаму.
Старый вой хлестнул лошадь и, вырвавшись вперед, остановил телеги, громко объявляя приказ нарочитого.
Лагерь поставили быстро. Соскочившие с телег лучники ловко стянули их в круг, сомкнув передками. Наворопники скучились в сторонке, обсуждая, кому и когда нести дозор, а распряженных лошадей загнали через узкий, оставленный меж телегами проход в самый центр круга – подальше от диких зверей. Освободив их от остатков упряжи, уные вывалили прямо на снег мешок сена. Не всякая лошадь приучена к сену – Варяжкин жеребец и не глянул на него, – но обозные лошаденки, шевеля мягкими губами, покорно принялись за еду.
– Куда лапотников девать? – подъехал к Варяжко Потам. – Беды я от них не жду, но не стоит их при обозе оставлять – пусть лучше где-нибудь в лесу переночуют.
Потам решил правильно. На вид путники были безобидны, но чужая душа – потемки, никогда не разглядишь, что на дне.
Варяжко тронул жеребца, подъехал к стоящим особняком путникам. Мужик даже не посмотрел на него – уставясь в землю, нерешительно переминался с ноги на ногу и тормошил тонкими пальцами старую кожаную торбу. Видать, ничего доброго от нарочитого не ждал. Так и не слезшая с воза девчонка пялилась на Варяжко перепуганным взором. «Похоже, они не родичи совсем, – неожиданно подумал Варяжко. – У мужика глаза черные, угольные, а у девчонки голубые, будто льдинки».
– Ты, нарочитый, не серчай на меня, – неожиданно сказал черноглазый. – Я ведь понимаю, мы – люди незнаемые, тебе опаска и хлопоты лишние, но боюсь – замерзнет Настена в лесу. Я о малом прошу: оставь девку при обозе, а я и под елями ночь перетерплю.
Варяжко насторожился. Кабы случайный попутчик не попросил, он сам оставил бы лапотников при обозе, но теперь в душу вкралось подозрение – не кроется ли за невинной просьбой злой умысел? Княжий обоз – лакомый кусок для лихих людей…
Нарочитый махнул рукой ожидающему в сторонке Потаму:
– Девку оставим ли? Тот пожал плечами:
– Тебе за княжье добро ответ держать, тебе и решать: кому верить, кому нет.
Варяжко задумался. Путник выжидающе глядел на него снизу вверх, девчонка глазела из-под шкур. «Проверить надо – впрямь ли девка больна», – подумал вдруг Варяжко. Решительно сдернув с девчонки шкуру, он склонился к ее бледному лицу:
– Как звать тебя, девочка?
– Настеной, – встрял мужик.
– Не тебя, – огрызнулся Варяжко, – ее спрашиваю!
Девка испуганно захлопала ресницами и, словно собираясь заплакать, скривила губы.
– Ты хоть слышишь меня? – чувствуя себя последним извергом, вновь спросил Варяжко.
Она прижала к щекам кулачки, затряслась и вдруг, пискнув, скрутилась к комок, пряча от него лицо.
– Не надо, нарочитый! – не выдержал черноглазый. – Мы оба в лес пойдем, только не мучь ее больше. Не в себе она.
– Пускай идут, – шепнул на ухо Варяжко Потам. – Без них спокойнее.
Нарочитый кивнул и скрепя сердце отъехал от телеги. Но, занимаясь своими делами, все-таки косился на путников издали и видел, как, дрожа и прикрывая лицо узкими ладонями, Настена слезла на снег, как заботливо взял ее под руку родич и, нашептывая что-то успокаивающее, повел к лесу. Вечерний промозглый ветер трепал края девчоночьей поневы, сквозь рваные дыры виднелись ее тонкие ноги. Пошатываясь и спотыкаясь, Настена вяло шла за своим спутником, и вдруг Варяжко показалось, что отправил он девочку на верную смерть. Пробудившаяся жалость, будто потревоженный зверь, зло рванула зубами сердце.
– Эй, ты! – окликнул Варяжко и удивился – как это он имени-то у путника не вызнал? Да сейчас было и не до имени…
Тот с готовностью остановился, обернулся.
– Веди девку назад! – решительно велел Варяжко. – Пускай при обозе остается, чай, от нее большой беды не будет. Сам ее постерегу.
Черноглазый что-то шепнул девчонке, подтолкнул ее к воину, а сам неспешно двинулся прочь. Жалкая девичья фигурка в нерешительности замерла на месте, умоляюще протянула руки к уходящему родичу.
– Я утром приду! – не останавливаясь, крикнул тот. – А пока он тебя охранять и сберегать будет! – И указал на Варяжко.
Девчонка испуганно завертела головой и, не умея иначе выразить переполнивший ее страх, пронзительно завизжала. Голубые глаза распахнулись на пол-лица, подбородок затрясся.
– Иди к нему, велю! – прикрикнул на нее мужик. Варяжко вдруг захотелось слезть с коня и стать совсем другим, таким, чтобы, не мучась больше, Настена пошла к нему без всякого страха.
– Ступай ко мне… – одними губами прошептал он, но девка, всхлипнув в последний раз, безжизненным кулем осела в снег.
– Чего ждешь, нарочитый? – Потам проскакал мимо него, не слезая с седла, подхватил обмякшее девичье тело и небрежно перебросил его через шею скакуна.
Варяжко и сам не знал, чего ждал. Он почему-то не хотел забирать девчонку грубой силой и, разозлившись на Потама, выхватил Настену у него из рук:
– Ты лагерем займись, а уж с ней сам разберусь! – И, увидев в глазах старого вояки изумление, озлился уже на себя, ссорящегося с другом из-за девки. Хлестнул плетью коня и понесся меж повозками со своей живой ношей, чуть не сминая конем любопытствующих дружинников.
Как к ночи ни готовились, а она наступила внезапно, словно накрыв снежную белизну темным, в звездных крапинах покрывалом. Потрескивая морозцем, тьма блуждала по лесу, и лишь слабые отсветы костра плясали на лицах спящих воев, придавая им какую-то детскую беззащитность.
Варяжко весь день не слезал с коня и, намаявшись в пути, тоже хотел спать, но теплый, привалившийся к боку комочек мешал сну. Настена жалко всхлипывала, в бреду шевелила губами, словно звала кого-то, а иногда вдруг начинала отбиваться от невидимых врагов маленькими кулачками, и тогда Варяжко сжимал в ладонях ее хрупкие запястья и, пытаясь успокоить девчонку, растерянно шептал:
– Ну что ты? Что ты? Все будет хорошо…
Изредка она просыпалась, вспыхивала на миг светлыми глазами, а потом вновь проваливалась в беспокойную дрему. Однажды, очнувшись, даже попробовала закричать, но Варяжко вовремя закрыл ей рот ладонью – не хватало еще, чтоб девка перебудила весь лагерь! – и горячо зашептал:
