Гай Орловский - Ричард Длинные Руки – властелин трех замков
– Привет, – сказал доброжелательно. – Я странствую по свету для расширения своего кругозора. Мой конь у коновязи, но о нем беспокоиться не стоит, накормлен, а вон мой пес… вон там он сидит, видишь?.. И при нем монах, он еще беднее меня. Видишь, в моей рубахе?
Объясняя, я взял его за рукав, пальцы у меня цепкие, вывел в зал к ожидавшим псу и Кадфаэлю. Хозяин хмуро глянул на обоих, с сомнением – на пса.
– Есть и пить вволю, – сказал он, – но комнаты заняты.
Брат Кадфаэль сказал суетливо:
– Да это ничего, мы со всем христианским смирением можем переночевать и на конюшне…
Я поморщился.
– Брат, говорите за себя. Это урон моему сану, если на конюшне или в коровнике! Ваш настоятель не спит в конюшне? Тем более епископ?
– Но ведь христианское смирение…
– …не имеет ничего общего с табелем о рангах, – прервал я.
Я бросил хозяину золотую монету и сказал, пристально глядя в глаза:
– Если нет двух комнат, найди одну! Чистую. Моя смиренность не настолько смиренна, чтобы спать на грязных простынях.
Хозяин подхватил золотой, брови полезли на лоб.
– Да ведь, ваша милость… Что на свете не грязь? Деньги вон тоже грязь… да еще какая. Но как приятно побыть свиньей!
Он ухмыльнулся, кивком пригласил меня наверх. Я кивнул брату Кадфаэлю:
– Брат во Христе, ты иди за стол и закажи поесть, а я осмотрю апартаменты! Судя по этажу, это пентхауз. Бобик, за мной!
Пес сорвался с места, я потрепал его по толстой бычьей шее, молодец, послушание – добродетель любого вассала.
Апартаменты нам отыскались на третьем, самом верхнем этаже. Комната, которую при мне торопливо прибрали, маленькая, но на ночь сойдет. Даже брату Кадфаэлю есть где лечь на тряпочке у двери. Вообще-то вроде бы неприлично самому на лавку, а попутчика на пол, но, во-первых, мы ровесники, во-вторых, я все-таки привык к каким-то удобствам. А брат Кадфаэль больше привык на полу, тем самым достигая совершенства. Вот я и буду помогать его достичь. Могу даже наступить спросонья да еще и потоптаться, чтоб уж полный кайф.
Хорошо, что здесь Европа, а не исламский мир, собакам доступны все комнаты, на королевских пирах с полдюжины собак обычно под столом смачно гложут кости, их видишь как во дворе, так и в хозяйской постели. На пса только посмотрели, оценивая его размеры, после чего бросили на пол половинку старого вытертого одеяла. Пес обнюхал и тут же лег с громким вздохом.
– Хорошая собачка, – сказал я. – Стереги наше имущество, понял? Как только кто войдет без нас, рви на части. Можешь сразу и съесть… да-да, моя собачурка обожает живое мясо.
Слуга поспешно отступил к двери.
– Ваша милость, а как же прибирать?
– А не надо, – сообщил я. – Завтра отбудем, а среди ночи уборка как-то не совсем.
Когда спустился вниз, брат Кадфаэль сидел в уголочке смиренно, так же смиренно посматривал на пробегающую мимо пышногрудую девицу. Она двигалась быстро и ловко, разносила еду и питье, на монаха не обращала внимания, но на него уже поглядывали с интересом любители позадираться, таких полно в любой таверне, корчме, любом баре, салуне или ресторане.
Когда я подошел и сел за его стол, любители легкой добычи скисли, некоторое время посматривали недружелюбно, но я выпрямился, расправил плечи и, выдвинув нижнюю челюсть, посмотрел вокруг бараньим взглядом человека, который всегда прав, а кто в этом усомнится, тому быстро вобьет возражения в глотку вместе с зубами.
– Все в порядке, – сообщил я. – Комната хорошая, чистая. Клопов, что странно, нет. Наверное, с экологией здесь неладно, бегут. Но ты особенно не жалей! Может быть, ночью вылезут какие-нибудь совсем тупые, попьют из тебя крови, добавляя благочестия…
Он кивал, соглашался, спросил с недоумением:
– А почему вы, сэр Ричард, не сказали, что нас сюда прислали братья из монастыря святого Себастьяна?
– Зачем пугать хозяина? – спросил я. – Судя по всему, у этих монахов в руках немалая власть. Возможно, даже инквизиция. А я предпочитаю, чтобы мне служили не из страха… понимаешь?
– Увы, – молвил он с тяжким вздохом, – даже Господу нашему служат часто из страха перед его праведным гневом. А это не совсем хорошо.
– Согласен.
– Даже не совсем правильно…
– Ты идеалист, брат Кадфаэль. Тебе бы в коммунисты, есть такая партия, а не в монастырь.
Пышногрудая подошла к столу, серые бесстыдные глаза изучающе осмотрели обоих, улыбнулась широким красным ртом с пухлыми губами вампирши.
– Есть? Или только пить?
– И то и другое, – сообщил я. – Тащи самое лучшее. Не знаю, что у вас фирменное, но и его тащи.
Брат Кадфаэль задвигался и робко заметил, что сейчас вообще-то пост, я согласился и сказал девице, что на время странствий в моем монастыре братья во Христе от всех постов освобождены.
Она улыбнулась, подвигала мощной грудью.
– Потому вы, ваша милость, всегда в странствиях?
– Как ты угадала? – изумился я.
– Уверена, что вы свободны не только от постов, ваша милость.
– Я смиряю плоть, – сказал я сурово.
– Давно?
– С утра, – заверил я.
Она засмеялась, указала в дальний угол зала и упорхнула с грацией огромной ночной бабочки, что, несмотря на размеры, летают совершенно бесшумно и довольно ловко.
Я кивнул брату Кадфаэлю, все верно, девица указала на отделение для благородных, а в городе, в отличие от замка, благородными считаются все, кто хорошо платит. Здесь намного свободнее, столы добротнее, ножки с резьбой. Брат Кадфаэль горестно вздохнул, опускаясь за чистый стол, но ничего не сказал, придется терпеть и удобства, что так мешают усмирять плоть и чревоугодие. Долговязый парнишка быстро притащил блюдо с огромным жареным гусем, сыр и хлеб, а также два кувшина и две медные чаши. На столах для простонародья, как я увидел отсюда, только глиняные да деревянные. Да и чище здесь, ладно, за комфорт везде доплачиваем, знакомо.
Брат Кадфаэль начал длинную благодарственную молитву, я сказал: «Ad gloriam», Господь поймет, и принялся резать гуся. Четверть часа только раздирали гуся и жевали, я еще и запивал вином, на самом деле здесь то ли забыли, как изготавливать крепкие напитки, но вино не крепче пива, я запивал чуть ли не каждый кусок, гусь жестковат, передержали над углями, играют в мужественных мужчин, пренебрегают сковородами.
Кадфаэль первым отвалился от стола, снова прочел молитву, в глазах виноватость, все-таки позволил себе ощутить удовольствие от еды, а настоящий волевой человек не должен себе позволять такие низменные слабости.
– Солнце вышло из-за туч, – сказал я с удовлетворением, – нет на солнце пятен. До чего же я хорош, до чего приятен!
Брат Кадфаэль посмотрел на меня с укором.
– Брат Ричард, какое солнце? Мы на закате в город въехали!
