Дмитрий Скирюк - Драконовы сны
— А чего? Дом как дом.
— Ну, да, как же… Если он в залог пошёл — и то за тысячу талеров! Представляешь, сколько он в начале стоил, новый? Стена в четыре кирпича, чердачные балки из лиственницы. Черепица эта… в два пальца толщиной. Тьфу, чёрт, я уже и сам говорю как Рудольф… А чучела эти, а мебель? Ни единой трещинки до сей поры. Вся гладкая, как зеркало. И ножки… эти… круглые.
— Их на станке точат, на токарном.
— Да? Ну всё равно — дорогая работа. Откуда у него такие деньги? И почему он дело своё прикрыл? Кого ни спрошу, все шугаются, как будто он и вправду сумасшедший… Яд и пламя! — травник подскочил на месте, как ужаленный и вытаращился в темноту: — Рик? Ты, что ли?!
Дракошкины глаза умильно щурились, сверкая в лунном свете вертикальной прорезью зрачка. Не дожидаясь приглашения, Рик двинулся вперёд, нахально втиснулся меж Телли и Жугой, улёгся поудобнее, зевнул и вскоре задремал.
— О, господи… — только и смог пробормотать Жуга. Убрал от лица перепончатое драконово крыло, — только этого мне не хватало! Это ты оставил дверь открытой?
Телли лежал, боясь пошевелиться. Наконец услышал, как травник зашуршал соломой, поворачиваясь к дракону спиной, и облегчённо вздохнул — гнать его пока не собирались.
— Ладно, — проворчал Жуга. — Давай спать, а то завтра вставать рано.
— На хрена рано-то?
— Травы собирать пойдём, — был ответ.
* * *На следующий день Жуга, как и обещал, растолкал Телли ни свет ни заря и оба отправились за город. Рика заперли в доме, чтоб не увязался следом. Путь был неблизкий — сначала до ближайших ворот, что находились в западной башне — Башне Трёх Ключей, а затем — далеко на юг, вверх по течению реки.
— Вообще, если по всем правилам травы собирать, то надо заходить так далеко, чтоб не слыхать было петушиного крика, — рассуждал по дороге Жуга. — Но на деле-то всё проще: чем дальше от города, тем лучше.
— Это чтобы люди не мешали?
— Травы там чище, — ответил Жуга, останавливаясь на широком, густо поросшим кустарником лугу. Огляделся. — Так, начнем, пожалуй. Вот эти стебли видишь? Запоминай — это волкобой-недоспелка. Собирают его в конце августа, когда он цветёт.
— Мы его звали — овечье рунишко, — кивнул Телли.
Брови травника удивлённо полезли вверх.
— Ого, — сказал он, — а ты, оказывается, кой-чего знаешь. Верно, так его тоже зовут. Только если я тебе все названья каждой травки буду говорить, у тебя башка с непривычки треснет.
— А для чего она?
— Башка?!
— Да это… трава, волкобой этот.
— Вообще, его добавляют в кой-какие отвары для густоты и чтобы дольше сохранялись. А ещё говорят, что им от свадебных наговоров охраняют, кладут на порог.
— Это правда?
— Не знаю, не пробовал. Мы его много брать не будем, есть вещи поважней. Да, много всяких врак об этом ходит, — он уложил в сумку сорванные стебли. — Есть в травах и цветах целительная сила для всех, кто сумеет разгадать их тайну… Только не каждому это дано. О, гляди — лопух… Дай-ка лопатку.
— Репей-то нам на черта?
— Осенний корень лопуха в настойке, — наставительно сказал Жуга, окапывая куст вокруг, — от осиного или пчелиного укуса — первейшее средство.
— А почему осенний?
Травник пожал плечами:
— Я не знаю.
— А это… Я вот слыхал, что орхилин-трава все тайны и чары раскрывает, ежели сумеешь её цветок сорвать…
— Это папоротник-то? Ерунду болтают, — сказал Жуга, утирая лоб рукавом. Потянул из земли оголившийся корень. — Я дважды просидел у орляка всю ночь на Ивана, ни хрена он не цветёт. Городские байки. Другое дело, что червяков из брюха гонит, если приготовить его как надо. А ещё от поясницы помогает, если на ночь приложить или тюфяк свежим листом набить.
— Так давай набьём!
— Завянет быстро — не сезон.
— Какой же прок от него тогда? Поясницу ведь по осени и крючит.
— На то другие средства есть. Каштан на хлебе с салом, корня шиповника настойка или, там, акация… А вот ещё про папоротник: если растереть свежий листок и к ране приложить или, там, к свищу — в три дня всё заживёт и следов не останется. Ну-ка, помоги…
Домой к Рудольфу Телли возвратился нагруженный травами и окончательно обалдевший от обилия разных сведений.
— Мне всё это в жисть не запомнить, — сказал он, поразмыслив.
— А ты не запоминай. Ты просто слушай.
Меж тем Рудольф отлучился по каким-то своим делам. Воспользовавшись его отсутствием, Жуга и Телли решили разобрать завалы в верхней комнате, пока какой-нибудь котёл и впрямь не рухнул ночью им на головы.
Толстые, неструганного дерева полки прогибались под непосильной тяжестью. Обилие вещей поражало. Здесь были стеклянные бутылки всех форм, цветов и размеров, какие-то разрозненные чашки и тарелки серого фаянса, покрытые тоненькой сеточкой трещин, большей частью с отбитыми краями или вовсе уже без ручек, статуэтки людей и зверей в разломанной шкатулке, две-три монеты странной формы, изогнутый бронзовый нож с затейливой ручкой, радужные перья неведомых травнику птиц, большая связка старых ключей на кольце, кресало, какой-то череп (Телли перепугался до одури, когда наткнулся на него за старым жестяным подносом), горы старого трута, свернутый в трубку небольшой квадратный коврик, истёртая перчатка из кожи на левую руку, извитая, с отростками раковина с кулак величиной, толстая пачка свечей, песочные часы, кубок — измятый, старого олова, с чеканкой внутри и снаружи, большая медная чернильница с остатками чернил — всё старое, забытое, покрывшееся плесенью и пылью.
— Дела-а, — травник с натугой стащил с верхней полки маленький бочонок, снял крышку и ошарашено уставился на россыпь блестящих, перемазанных прогорклым постным маслом наконечников для стрел. — Куча всякой всячины! И вещи-то все ненужные, вроде…
За бочонком на полке обнаружился щит — обитый сталью поверх досок конный рыцарский тарч[4] с обрывками кожаного ремня и полустёртым гербом, очертания которого терялись в проплешинах облупившейся краски. За щитом примостилось высохшее деревце в треснутом глиняном горшке.
— Думаешь, он этим торговал? — спросил Телли. Дерево в горшочке почему-то его особенно заинтересовало.
Жуга осторожно взял в руки чёрную, с радужным отливом тонкую свирель, посмотрел её на свет, поднёс к губам, для пробы выдул пару созвучий. Звучала свирель вполне прилично. Он вздохнул и отложил её в сторонку.
— Кто знает, — сказал он. — Наверное торговал, а иначе зачем тут это всё? Бутылки мне, пожалуй, пригодятся, а остальное отнесём пока в чулан.
— И это тоже? — Телли поднял с полки что-то круглое, в пятнах, рукавом стёр пыль и изумлённо вытаращил глаза. — Ух ты! Глянь, сюда.
