Анджей Сапковский - Час презрения
– Не куплю. Непрактично. Шумят в полете.
– Свист воздействует на психику. Парализует жертву страхом.
– Возможно. Но может и предостеречь. Я успел бы уклониться.
– Если бы видел, что в тебя кидают, конечно. Знаю, ты можешь уклониться от стрелы, пущенной из лука и даже из арбалета… Но сзади…
– Сзади тоже.
– Брехня.
– Поспорим, – холодно сказал Геральт. – Я повернусь лицом к портрету твоего папы-идиота, а ты брось в меня своим Орионом. Попадешь – выиграл. Не попадешь – проиграл. Проиграешь – расшифруешь эльфьи манускрипты. Меня интересует Дитя Старшей Крови. Добудешь информацию. В кредит.
– А если выиграю?
– Добудешь ту же информацию и покажешь Йеннифэр. Она заплатит. Ты внакладе не останешься.
Кодрингер открыл ящик и вынул второй Орион.
– Рассчитываешь на то, что я не приму заклада, – отметил, а не спросил он.
– Нет, – усмехнулся ведьмак. – Уверен, что примешь.
– Рисковый ты парень. Забыл? Я не страдаю угрызениями совести.
– Не забыл. Ведь грядет Час презрения, а ты идешь в ногу с прогрессом и духом времени. Я же принял близко к сердцу упреки относительно анахроничной наивности и на этот раз рискну не без надежды выиграть. Ну так как? Уговорились?
– Уговорились. – Кодрингер взял металлическую звезду за один из лучей и встал. – Любопытство всегда брало во мне верх над рассудком, не говоря уж о беспричинном милосердии. Отвернись.
Ведьмак отвернулся. Глянул на густо издырявленную физиономию на портрете и торчащий в ней Орион. Потом прикрыл глаза.
Звезда взвыла и ударила в стену в четырех вершках от рамки.
– Черт побери! – вздохнул Кодрингер. – Даже не дрогнул. Ну и сукин сын!
– А чего ради было вздрагивать? Я слышал, что ты бросаешь так, чтобы промазать.
***На постоялом дворе было пусто. В углу на лавке сидела молодая женщина с синяками вокруг глаз. Стыдливо отвернувшись, она грудью кормила ребенка. Широкоплечий парень, возможно, муж, дремал рядом, опершись спиной о стену. В тени за печью сидел еще кто-то, кого Аплегатт не мог различить в полумраке комнаты.
Хозяин поднял голову, увидел Аплегатта, заметил его одежду и бляху с гербом Аэдирна на груди и моментально погрустнел. Аплегатт привык к таким встречам. Он был королевским гонцом, а королевские декреты говорили ясно – гонец имеет право в каждом городе, в каждом селе, на каждом постоялом дворе и гостинице потребовать свежего коня, и беда тому, кто откажет. Ясное дело, гонец своего коня оставлял, а нового брал, оставив расписку – владелец мог обратиться к солтысу и получить компенсацию. Но с этим бывало разное. Поэтому на гонца всегда смотрели с неприязнью и опаской – потребует или не потребует? Заберет на погибель нашего Злотка? Нашу с рождения выкормленную Краську? Нашего вынянченного Воронка? Аплегатту уже доводилось видеть ревущих детишек, вцепившихся в оседланного, выводимого из конюшни любимца и друга, не раз смотрел он в лица взрослых, побледневшие от несправедливости и чувства собственного бессилия.
– Свежего коня не надо, – сказал он быстро. Ему показалось, что хозяин облегченно вздохнул. – Я только перекушу, проголодался в дороге. Есть что в горшке?
– Малость похлебки осталось, сейчас подам, садитесь. Заночуете? Уже смеркается.
Аплегатт задумался. Два дня назад он повстречался с Гансомом, знакомым гонцом, и, выполняя приказ, они обменялись посланиями. Гансом взял письма и послание к королю Демавенду и отправился через Темерию и Махакам в Венгерберг. Аплегатт же, взяв почту для короля Визимира Реданского, поехал в сторону Оксенфурта и Третогора. Впереди было около трехсот верст.
– Поем и поеду, – решил он. – Полнолуние, а дорога ровная.
– Воля ваша.
Суп был жидковат и безвкусен, но гонец не придавал значения подобным пустякам. Смаковал он дома, женину кухню, а в пути ел, что на зуб попадало. Сейчас он медленно хлебал, неловко держа ложку огрубевшими от поводьев пальцами.
Дремавший на лежанке кот неожиданно поднял голову, зашипел.
– Королевский гонец?
Аплегатт вздрогнул. Вопрос задал человек, сидевший в тени. Теперь он вышел, подошел к гонцу. У него были белые как молоко волосы, стянутые на лбу кожаной повязкой. Черная куртка покрыта серебряными кнопками, высокие сапоги. Над правым плечом поблескивала сферическая головка перекинутого за спину меча.
– Куда путь держишь?
– Куда королевская воля пошлет, – холодно ответил Аплегатт. На подобные вопросы он никогда не отвечал иначе.
Беловолосый какое-то время молчал, внимательно глядя на гонца. У него было неестественно бледное лицо и странные темные глаза.
– Королевская воля, – сказал он наконец неприятным, слегка хрипловатым голосом, – вероятно, велит тебе поспешить? Надо думать, тебе срочно в дорогу?
– А вам что до того? Кто вы такой, чтобы меня подгонять?
– Я – никто, – белоголовый неприятно усмехнулся. – И не подгоняю тебя. Но на твоем месте я бы уехал поскорее. Не хочу, чтобы с тобой приключилось что-нибудь скверное.
На такие замечания Аплегатт тоже имел отработанный ответ. Короткий и четкий. Незадиристый и спокойный – но однозначно напоминающий, кому служит королевский гонец и что грозит тому, кто отважится тронуть гонца. Однако в голосе беловолосого было что-то такое, что удержало Аплегатта от привычного ответа.
– Надо дать лошади передохнуть, господин. Час, может, два.
– Понимаю, – кивнул белоголовый и поднял голову, как бы прислушиваясь к доходящим снаружи голосам. Аплегатт тоже прислушался, но услышал только сверчка.
– Ну что ж, отдыхай. – Белоголовый поправил ремень, наискось пересекающий грудь. – Только во двор не выходи. Что бы ни случилось, не выходи.
Аплегатт воздержался от вопросов. Он инстинктивно почувствовал, что так будет лучше. Наклонился к тарелке и возобновил поиски немногочисленных плавающих в супе шкварок. Когда поднял голову, белоголового в комнате уже не было.
Спустя две минуты заржала лошадь, стукнули копыта.
В комнату вошли трое мужчин. Увидев их, корчмарь принялся быстрее протирать кубки. Женщина с младенцем пододвинулась ближе к дремлющему мужу, разбудила его тычком локтя. Аплегатт подтянул к себе табурет, на котором лежали его пояс и корд.
Мужчины подошли к стойке, быстрыми оценивающими взглядами окинули гостей. Шли они медленно, позвякивая шпорами и оружием.
– Приветствую, милостивые государи, – откашлялся корчмарь. – Чего желаете?
– Водки, – сказал один, высокий и кряжистый, с длинными, как у обезьяны, руками, вооруженный двумя зерриканскими саблями, ремни которых крест-накрест пересекали грудь. – Хлебнешь, Профессор?
– Вполне позитивно, – согласился второй, поправляя сидящие на крючковатом носу очки из шлифованного голубоватого горного хрусталя в золотой оправе. – Если отравка не подпорчена какими-нить ин-градиенциями.
