Робин Хобб - Корабль судьбы (Том I)
Роника поджала губы и некоторое время молчала. Эта Серилла определенно забрала в свои руки многовато власти, думалось ей. И что там за новости из столицы, которыми она не пожелала делиться? Нет, чем скорее соберется Совет и выработает хоть какой-нибудь план по наведению в городе порядка, тем скорее Удачный встанет на путь исцеления, насколько это возможно. С чего бы Серилле противиться такому ходу вещей?
– Сервин, ты мне вот что скажи, – проговорила она затем. – Как ты думаешь, если я отправлюсь к Серилле, будет она со мной говорить? Или меня как предательницу убьют прямо на месте?
В глазах юноши боролись отчаяние и стыд.
– Я… я не знаю, – выдавил он наконец. – Я вообще ни за кого из моих былых друзей не поручусь, на что он способен, а на что нет. Вот тебе пример: торговца Доу нашли висящим в петле. От его детей и жены – ни слуху ни духу. Поговаривают, будто он повесился, когда увидел, что все идет не по его замыслу. А другие считают, что это собственные шурья его вздернули, чтобы срам с себя смыть. И вообще пересуды об этом, как бы тебе сказать, не приветствуются.
Роника некоторое время не отвечала. Что ж, она могла еще какое-то время укрываться здесь, на руинах родового гнезда, и когда в конце концов ее убьют, пересуды об этом событии тоже быстро затихнут – как не слишком приветствуемые. Можно, конечно, и другую ухоронку себе подыскать. Но зиму не уговоришь повременить с наступлением, да и решение она уже приняла. Насчет смиренной кончины. Значит, получается, что остается только в открытую бросить «им» вызов. Глядишь, еще и высказаться удастся, прежде чем кто-нибудь ее грохнет.
– Ты можешь передать от меня записку Серилле? – спросила Роника. – Где она поселилась?
– В бывшем доме Давада Рестара. Но я… Пожалуйста, Роника. Такая записка… я не посмею. Мой отец… стоит ему только прознать. .
– Ну да. Конечно, – оборвала она его путаные извинения. Она понимала, что может насмерть застыдить Сервина и тем вынудить его исполнить ее волю. Это было бы проще пареной репы. Стоило лишь упомянуть, что в случае отказа Малта назвала бы его трусом. Нет. Использовать бедного мальчика и, возможно, пожертвовать им во имя собственной безопасности? Еще чего. Она пойдет сама.
Она и без того пряталась слишком долго.
Роника поднялась на ноги.
– Отправляйся домой, Сервин, – сказала она. – И сиди там. Слушай своего папу, он плохого не посоветует.
Юный Трелл медленно встал. Некоторое время он пристально разглядывал бабушку своей Малты, потом смущенно потупился.
– Ты… тебе здесь… в смысле, ты хорошо устроилась, одна-то? У тебя есть что покушать?
– У меня все в порядке. Спасибо, что спросил. Забота Сервина странным образом растрогала Ронику.
Она как бы свежим взглядом окинула свои руки, перепачканные и натруженные постоянной возней в огороде, с траурной каймой под ногтями. Зрелище было не из приятных. Ей сразу захотелось убрать руки за спину, но она не поддалась этому побуждению. Сервин тяжело вздохнул.
– Ты передашь Малте, что я приходил? Что я о ней беспокоился?
– Обязательно передам. Дело за малым, мне надо только ее снова увидеть, а этого, боюсь, еще долго не произойдет. Ладно, Сервин, поторопись домой. И обещай мне, что отныне будешь во всем слушаться папу. У него, надобно думать, и так забот полон рот, а тут еще ты начнешь голову в петлю совать!
Эти последние слова заставили его расправить плечи и вызвали едва заметную улыбку.
– Я знаю, – кивнул он. – Но ты же понимаешь, я не мог не прийти. Я места себе не находил, пока не знал наверняка, что с нею сталось! – Он помолчал и спросил совершенно по-детски: – А можно, я Дейле расскажу?
Ох! Дейла! Насколько Ронике было известно, сплетниц подобного калибра во всем Удачном насчитывались единицы. А впрочем… Впрочем, Сервин не узнал здесь ничего опасного для Кефрии и детей.
– Можешь,– разрешила она. – Но пусть она побожится никому ни полсловечка не говорить. Пусть пообещает вовсе ни под каким видом о Малте не упоминать! Скажи, что это будет величайшей услугой, которую она может своей подруге оказать! Видишь ли, чем меньше народу станет гадать об участи Малты, тем в большей она будет безопасности.
Сервин свел брови. На вкус Роники – несколько театрально.
– Да. Естественно. Я понимаю. – И склонил голову: – Прощай, Роника Вестрит!
– Прощай, Сервин Трелл, – ответила она ему в тон.
Подумать только – всего какой-то месяц назад само его пребывание в этой комнате было делом абсолютно немыслимым. А теперь гражданская война в Удачном все перевернула с ног на голову. В том числе и вековые правила хорошего тона. Роника смотрела, как уходил Сервин Трелл, и ей казалось, что вместе с ним исчезали последние ниточки в ту прежнюю, такую привычную жизнь. Все, что управляло поведением людей, обратилось в ничто. На какой-то миг Роника ощутила себя такой же обесчещенной и обобранной, как эта комната, в которой она стояла. Но потом… потом на нее накатило странное чувство свободы. А собственно, что ей осталось терять? Ефрон давно умер. И после смерти мужа в ее жизни не было ни единого мгновения, не отмеченного разрушением какой-то частицы привычного мира. И вот не осталось совсем ничего… только она одна – сама по себе. И это, в частности, означало, что теперь она вольна была поступать как ей вздумается. Ни Ефрона, ни детей больше нет у нее за спиной – ответ держать не перед кем.
Новая жизнь никаких приятных перспектив с собой не несла. Но хотя бы интересной Роника имела право ее сделать, ведь верно?
Дождавшись, чтобы шаги Сервина окончательно отдалились и смолкли, пожилая женщина покинула бывшую спальню внучки и неторопливо обошла дом. Она избегала ходить по этим комнатам со дня своего возвращения, когда выяснилось, что особняк разграблен. Зато теперь она заставила себя заглянуть в каждый угол, внимательно обозревая труп своего прежнего мира. Осталось кое-что из мебели, слишком тяжелое для налетчиков. Уцелели некоторые занавеси и ковры. Все остальное, что представляло хоть какую-то ценность, вымели подчистую. Они с Рэйч разжились здесь посудой и скромными одеялами, на которые не позарились воры, но о разных приятных жизненных мелочах грешно было даже упоминать. Они пользовались разношерстными тарелками и ставили их на голый дощатый стол. И давно забыли, что такое постельное белье.
И ничего – жизнь продолжалась.
Уже взявшись за щеколду кухонной двери, Роника заметила одинокий, запечатанный воском горшочек, что закатился в угол и тем избежал корыстного внимания. Роника нагнулась и подобрала его. Из-под крышки немного текло. Она облизнула палец. Вишни. Заготовленные на зиму вишни. Роника криво улыбнулась и сунула горшочек под мышку. Хоть что-то хорошее ей удалось с собой унести.
– Госпожа Подруга?
Серилла подняла глаза от карты, которую внимательно изучала. Мальчик-слуга, замерший в дверях кабинета, почтительно смотрел вниз, себе под ноги.
– Да, – отозвалась Серилла.
– Там одна дама хочет видеть тебя, госпожа.
– Я занята, – был ответ. – Пускай придет позже. Право слово, мальчишка мог бы и не отвлекать ее. Ему было отлично известно, что сегодня она не собиралась больше никого принимать. Час был уже поздний, а она и без того провела всю вторую половину дня в душной комнате, битком набитой торговцами из старинных семейств, и порядком устала, тщетно пытаясь заставить их проявить здравый смысл. Эти люди умудрялись придираться даже к совершенно очевидным вещам. Например, некоторые продолжали настаивать, что власть ей вручить может только голосование их Совета. Торговец Ларфа договорился даже до прямой грубости. Он сказал, что Удачный должен разбираться с наболевшими трудностями сам, без подсказок и советов из Джамелии! Ну вот как прикажете быть с такими людьми? Она ведь показывала им верительные грамоты, те самые, что вымучила у сатрапа. Эти грамоты она составляла сама, а это значило, что сколь угодно искушенный знаток не нашел бы к чему прицепиться. Так почему они не желали попросту признать ее власть? Ведь документы провозглашали ее полномочным представителем сатрапа, а Удачный по-прежнему был частью сатрапских владений.
Вновь и вновь рассматривала она карту города. Итак, на сегодняшний день старинные семейства сумели не дать осаждающим замкнуть свою гавань, но платой за это достижение стало полное прекращение торговли. Долго при таких обстоятельствах городу не продержаться, и калсидийцам это было отлично известно. То-то они покамест не предпринимали новых попыток открытого штурма. Торговля была дыханием и кровью Удачного, и калсидийцы попросту душили город – неторопливо, но верно.
А упрямые торговцы упорно не желали раскрыть глаза и увидеть истину! Как ни крути – Удачный всегда был и теперь оставался уединенным поселением на не слишком-то дружественном берегу. Своими силами он никогда не мог себя прокормить. На что ему рассчитывать в открытом противостоянии с воинственной державой вроде Калсиды? Серилла уже прямо задавала этот вопрос предводителям удачнинского Совета. Ответ гласил: не впервой. Выдюжим. «Не впервой? – негодовала она про себя. – Ну конечно. Только в прежние времена у вас за спиной была вся мощь Джамелии. И вам не приходилось иметь дело с „новыми купчиками“, которым калсидийское нашествие может оказаться не так уж немило». Она-то знала, сколь многие из этих самых «новых» поддерживали прочные связи с Калсидой. Благо именно Калсида была главным потребителем рабов, коих «новые» возили через Удачный.
