Брендон Сандерсон - Слова сияния
Затем Шаллан нырнула с головой под воду.
Свет проходил сквозь поверхность мерцающими, сияющими столбами. Здесь кипела неистовая, удивительная жизнь. Крошечные рыбки сновали взад-вперед, собираясь под внутренней стороной раковины, затенявшей огромное существо. Шишковатый, словно древнее дерево, с шероховатой складчатой кожей, сантид оказался животным с длинными вислыми голубыми щупальцами, как у медузы, только гораздо толще. Они исчезали в глубине, наклонно следуя за морским гигантом.
Само существо представляло собой морщинистую серо-голубую массу под раковиной. Древние складки окружали единственный со стороны Шаллан глаз, по всей видимости, имеющий близнеца на другом боку. Сантид казался громоздким, но в то же время величественным, с сильными плавниками, как будто движимыми гребцами. Несколько странных спренов в форме стрел перемещались в воде вокруг животного.
Стаи рыб метались неподалеку. Хотя глубины выглядели пустыми, пространство вокруг сантида кишело жизнью, так же, как и пространство под кораблем. Крошечные рыбки собирались под днищем судна. Они плавали между сантидом и кораблем, иногда поодиночке, иногда косяками. Неужели в этом заключалась причина, по которой сантид следовал за кораблем? Дело в рыбе?
Шаллан взглянула на сантида, и его глаз размером с человеческую голову повернулся к ней, фокусируясь, наблюдая. В этот момент она не ощущала холод, не чувствовала себя смущенной. Шаллан смотрела на мир, который, насколько ей было известно, не посещал ни один ученый.
Она моргнула, сохранив воспоминание о животном, запоминая его для дальнейших набросков.
Глава 2. Четвертый мост
Нашим первым ключом были паршенди. Уже за несколько недель до того, как бросить поиски гемсердец, они стали сражаться по-другому. После битв они задерживались на возвышенностях, как будто ожидая чего-то.
Из дневника Навани Холин, джесесес, 1174 г.Дыхание.
Дыхание – это жизнь. Выдыхаемая понемногу обратно в мир. Каладин глубоко дышал с закрытыми глазами, и пока ничего больше не слышал. Его собственная жизнь. Вдох-выдох, до раскатов грома в груди.
Дыхание. Его собственный маленький шторм.
Дождь снаружи прекратился. Мостовик все сидел в темноте. Когда умирают короли и богатые светлоглазые, их тела не сжигают, как тела обычных людей. Их преобразуют в статуи из камня или металла, застывающие навеки.
Тела темноглазых сжигали. Они становились дымом и, словно сожженная молитва, поднимались к небесам и тому, что там ожидало.
Дыхание. Дыхание светлоглазых не отличалось от дыхания темноглазых. Оно не было ни более свежим, ни более свободным. Дыхание королей и рабов смешивалось, и люди вдыхали эту смесь снова и снова.
Каладин встал и открыл глаза. Он провел сверхшторм в темноте своей маленькой комнаты в новом бараке Четвертого моста. В одиночестве. Мостовик пошел к двери, но остановился и положил пальцы на плащ, который, как он знал, висел здесь, на крючке. В такой темноте он бы не смог различить ни глубокий синий цвет плаща, ни глиф Холина в виде знака Далинара на его спине.
Казалось, любая перемена в жизни Каладина была отмечена штормом. Этот оказался довольно мощным. Каладин распахнул дверь и вышел на свет свободным человеком.
Плащ он пока оставил.
Четвертый мост приветствовал его появление. По традиции в шторм они выходили помыться и побриться. Камень брил каждого по порядку, и очередь уже почти вся прошла. Большой рогоед тихонько напевал себе под нос, орудуя лезвием над лысеющей головой Дрехи. Воздух после дождя был влажным, и размытая яма для костра неподалеку осталась единственным напоминанием о рагу, которое они съели вчера вечером.
Во многих отношениях это место не так уж сильно отличалось от лесных складов, которые они покинули не так давно. Длинные прямоугольные бараки из камня, скорее преобразованные, чем выстроенные вручную, походили на громадные каменные бруски. Однако сбоку у каждого имелось еще несколько комнат для сержантов, с отдельными выходами наружу. На стенах были нанесены символы взводов, располагавшихся здесь прежде. Людям Каладина придется их закрасить.
– Моаш, – позвал Каладин. – Шрам, Тефт.
Трое мужчин подбежали к нему, разбрызгивая лужи, оставленные штормом. Они носили одежду мостовиков: простые штаны до колен и кожаные жилеты на голое тело. Шрам оставался на ногах, несмотря на рану на ступне. Он явно прилагал усилия, чтобы не хромать. Пока что Каладин не приказывал ему оставаться в постели – рана не так уж плоха, а ему нужен этот человек.
– Хочу посмотреть, что у нас есть, – сказал Каладин, уводя их от барака.
Строение вмещало пятьдесят человек и полдюжины сержантов. По обеим его сторонам располагались другие бараки. Каладину выделили целый квартал в двадцать бараков, чтобы разместить его новый батальон бывших мостовиков.
Двадцать бараков. Тот факт, что Далинар смог так легко найти для них столько места, подтверждал ужасную правду – цену предательства Садеаса. Тысячи мужчин погибли. И действительно, у некоторых бараков работали женщины-писцы, руководя паршменами, выносившими кучи одежды и других личных вещей. Имущество погибших.
Многие из этих писцов ходили с покрасневшими глазами, измотанные, старающиеся сохранять самообладание. Благодаря Садеасу появились тысячи новых вдов и, вероятно, столько же сирот. Если бы Каладину была нужна еще какая-то причина, чтобы ненавидеть этого человека, он мог отыскать ее здесь, выраженную в страданиях тех, чьи мужья доверились Садеасу на поле боя.
Для Каладина не существовало греха большего, чем предательство союзников в битве. Кроме, может быть, предательства своих собственных людей – их убийства после того, как они рисковали жизнями ради твоей защиты. Каладин почувствовал мгновенную вспышку гнева при мысли об Амараме и о том, что совершил светлорд. Рабское клеймо словно горело на лбу.
Амарам и Садеас. Двое людей в жизни Каладина, которые рано или поздно должны заплатить за содеянное. И желательно, чтобы плата была серьезной.
Каладин продолжал шагать вместе с Тефтом, Моашем и Шрамом. Те бараки, что медленно освобождали от личных вещей, также заполнились мостовиками. Они во многом выглядели как мужчины из Четвертого моста – те же жилеты и штаны до колен. И все же, в каком-то другом смысле, они не могли выглядеть менее похожими на мостовиков из Четвертого. Лохматые, с бородами, которые не стригли месяцами. Их опустевшие глаза, казалось, почти не моргали. Сгорбленные спины. Лишенные выражения лица.
Судя по всему, каждый человек сидел сам по себе, даже когда находился среди товарищей.
– Я помню это ощущение, – тихо произнес Шрам. Невысокий жилистый мужчина обладал резкими чертами лица и поседевшими висками, несмотря на то, что ему было немного за тридцать. – Не хочу, но помню.
– И мы должны превратить вот это в армию? – спросил Моаш.
– У Каладина получилось с Четвертым мостом, так? – ответил Тефт, наставив палец на Моаша. – Он сделает это снова.
– Переделать несколько десятков человек – не то же самое, что переделать несколько сотен, – ответил Моаш, отбросив пинком ветку, принесенную сверхштормом.
Моаш был высоким и плотным, со шрамом на подбородке, но без рабской отметины на лбу. Он ходил с прямой спиной и высоко поднятой головой. Если бы не его темно-карие глаза, мостовик мог бы сойти за офицера.
Каладин вел троих мужчин вдоль казарм, производя быстрый подсчет. Около тысячи человек, и хотя вечером он объявил им, что они теперь свободны и могут вернуться к прежней жизни, если пожелают, по всей видимости, лишь немногие хотели заниматься чем-то еще, кроме как просто сидеть на одном месте. Изначально существовало сорок бригад мостовиков, но в последнем штурме многих уничтожили, а в оставшихся не хватало людей.
– Сделаем из них двадцать бригад, – сказал Каладин, – где-то по пятьдесят человек в каждой.
Сверху ленточкой света слетела Сил и заплясала вокруг него. Мужчины никак не отреагировали на ее появление; должно быть, для них она оставалась невидимой.
– Мы не можем обучить каждого из этой тысячи персонально, во всяком случае, не с самого начала. Мы натренируем самых активных из них и отправим обратно – руководить и обучать свои собственные бригады.
– Согласен, – проговорил Тефт, потирая подбородок.
Самый старший среди мостовиков, он являлся одним из немногих, кто носил бороду. Большинство остальных сбрили их в знак гордости, чтобы выделить членов Четвертого моста из обычных рабов. Тефт поддерживал свою бороду в опрятности по той же причине. Она была коричневой там, где ее не коснулась седина, коротко подстриженной и имела квадратную форму, почти как у ардентов.
