Кристофер Сташеф - Маг-менестрель
А потом вроде бы мир начал приходить в равновесие, и Мэт постепенно догадался, что все пертурбации происходят в его желудке, а не вокруг. Он не без трепета открыл глаза...
И обнаружил, что находится в небольшой, но просторной комнате, в открытые окна которой льется солнечный свет и доносится запах цветов. Мэт увидел покрытые простой светло-коричневой штукатуркой стены и темные перекрытия, поддерживающие потолок, и монаха, сидевшего на высоком табурете, с восторгом взирающего на их троицу. Мэт узнал брата Фому. Правда, он оказался не совсем таким утонченным, каким его представил Аруэтто. А в правой руке монах держал миниатюрный портрет своего друга.
— Боже мой, Аруэтто! — вскричал брат Фома неожиданно глубоким, гортанным голосом. — Какая радость — видеть тебя! Сколько лет, сколько зим! Но кто эти твои чудесные спутники?
Только Мэт собрался ответить, как мир потемнел и все вокруг него снова завертелось.
Глава 22
Мэт ужасно обрадовался, когда, придя в себя, очутился в той же самой комнате. Ему-то показалось, что Ребозо вытянул его отсюда колдовством, — он так и сказал, но брат Фома заверил его:
— Здесь тебя не сможет коснуться никакое злое колдовство. Нас окружает удивительная святость, слишком много молитв постоянно пребывает в воздухе. — Потом брат Фома нахмурился. — Конечно, если бы ты пожелал, чтобы силы Зла коснулись тебя, если бы какая-то частица тебя — пусть даже сам ты не хочешь в этом сознаться — потянулась бы ко Злу, пожелала бы его касания, то тогда бы ты пробил брешь в нашей обороне.
— Не думаю, чтобы даже мое подсознание хотело такого, — хрипло пробормотал Мэт. — Я слишком хорошо представляю себе последствия.
— Вот, выпей. — И монах поднес к губам Мэта кубок. — Осторожно, это бренди, но глоток-другой тебе не повредит, а щеки твои, глядишь, порозовеют.
Мэт осторожно глотнул, и горячая жидкость обожгла язык, пробежала по пищеводу, спустилась в желудок. Он выдохнул, ожидая увидеть огонь, но вместо этого неожиданно для себя резко сел.
— Да уж, — сказал он сипло. — От этого змея бы встала на дыбы. — Сделав еще глоток, он заявил: — Отличный напиток.
— Может быть, глотнешь немного воды? — улыбнулся брат Фома и протянул Мэту другой кубок.
Мэт взял у него кубок, а монах отвернулся и подал бренди Савлу, затем — Аруэтто. Оба спутника Мэта (что его, кстати, несколько утешило) тоже имели зеленоватый оттенок. Бренди и их подкрепило, щеки у всех порозовели, хотя запивка и им потребовалась.
— Вот не думал не гадал, братцы, что у вас тут водится бренди, — удивился Савл.
— У нас винным погребом заведует весьма одаренный в виноделии монах, — объяснил брат Фома.
— Ага, значит, это новейшее изобретение, — кивнул Савл. — Уверен, оно получит распространение.
— Что ж, похоже, вы немного оправились. — Брат Фома потер руки и обвел лучистым взором трех бедолаг, которых он устроил, как мог, на грубых деревянных скамьях. — Как это славно с вашей стороны — навестить бедного монаха, пребывающего в одиночестве! Но скажите мне, чем я обязан радости вашего посещения, учитывая то, что оно так неортодоксально началось?
Он соблюдал вежливость, однако было видно, что любопытство его так и раздирает. Он выслушал всех троих, потом долго задавал вопросы, вытащив в конце концов из каждого все сведения, до последней унции. Наконец он откинулся назад на своем высоком табурете, оперся спиной о письменный стол и довольно долго удовлетворенно кивал, радуясь, что выслушал всю историю от начала до конца.
— Итак! — возгласил брат Фома. — Вы имели дерзость выступить против Зла, вершащегося с дозволения короля Бонкорро, или, говоря иначе, вы дерзнули помочь ему искоренить то Зло, которое осталось в стране после правления короля Маледикто. Вы-то сами понимаете, чем именно занялись?
— Пожалуй, что искоренением, — подал голос Мэт. — Я видел канцлера Ребозо.
— Репутация у него неважная, — согласился брат Фома. — Хотя многие полагают, что это из-за того, что он пресмыкается перед королем и делает все, что ему прикажет его величество, хорошее это или плохое.
— Он предпочитает плохое, — возразил Мэт, а Аруэтто с ним согласился. — Бросьте вы говорить о репутации, брат Фома. Она совершенно ни при чем. Он грубый и жестокий человек, он наслаждается чужими страданиями.
— Ты так говоришь, опираясь на собственный опыт? — с интересом спросил брат Фома.
— Да! — хором ответили Мэт и Аруэтто.
Монах соединил пальцы рук.
— И что вы предлагаете с этим делать?
Аруэтто и Савл обменялись непонимающими взглядами, но Мэт, старательно выговаривая слова, проговорил:
— Король изо всех сил изображает из себя материалиста, не верящего ни во что, кроме вещей, которые он может увидеть и подержать в руке или попробовать на вкус. В итоге он уже сделал значительные успехи в деле превращения Латрурии в светское государство.
Брат Фома нахмурился.
— Но нам всем приходится соприкасаться со светской, мирской стороной жизни. Собственно, светский и мирской — это одно и то же.
— Верно, но большинство людей смотрят дальше своего носа, дальше этой жизни — в жизнь следующую. А король Бонкорро старается убедить себя самого и свой народ, что существует только этот мир, только эта жизнь.
Брат Фома поджал губы и, уставившись в одну точку, присвистнул.
— Вот-вот, — кивнул Мэт. — Он перегибает палку, верно?
— Не то слово! Нет ничего дурного в том, чтобы пытаться пережить испытания и тяготы этой жизни, нет ничего дурного и в том, чтобы искать мирских радостей, покуда ты при этом не приносишь никому боли...
— А вы уверены в том, что вы не еретик? — вмешался Савл.
— Совершенно уверен, — усмехнулся брат Фома. — Но папа и его кардиналы сомневаются. Между тем вы меня спрашиваете, и я буду вам отвечать. В конце концов, Христос учил нас отдавать кесарю кесарево. Я это понимаю так, что мы должны уделять некоторое внимание мирским делам.
— Некоторое, — поднял руку Мэт. — Но не все.
— Безусловно, не все. Ни в коем случае. Мирской путь жесток. Здесь сильнейший пожирает слабейшего и даже втаптывает слабейшего в грязь. Мы говорим о рабстве, мы говорим о том, что кто-то пресмыкается перед знатными, об угнетении простонародья, мы говорим о том, что некоторые пытаются выжать все удовольствия из жизни, до последней капли, не обращая при этом ни малейшего внимания на то, что кому-то из ближних из-за этого может стать очень больно. Нет-нет, мирская жизнь, лишенная уравновешивающих ее духовных ценностей, безусловно, приведет ко Злу. А именно на этот путь король Бонкорро поставил каждую живую душу в своем королевстве!
