Фаня Шифман - Отцы Ели Кислый Виноград. Третий Лабиринт
«Какой суд, мистер Блох! — встрял в разговор Арье, покраснев от ярости так, что исчезли веснушки на его лице. — Ваши внуки, они же мои племянники пришли меня арестовывать. Младших детей они забрали в интернат, только потому, что Тили, жены моей, не было в это время дома, она сидела этажом ниже с нашим больным папой… Хорошо, что меня друзья вытащили из тюрьмы… и детей!.. И никто — слышите? — никто! — не понёс за этот произвол наказания! А вы говорите — в суд подать! Пока этот мерзавец сидит на этом месте… А как умер предыдущий рош-ирия Эрании!.. Вы просто не знаете, представить себе не можете, что у нас творится несколько последних лет! А что мы тут пережили в последние месяцы! Целый посёлок, считайте, разрушили, превратили в безжизненный, до дикости перепутанный гигантский муравейник!.. Ораковение у них, видите ли!.. И это всё ещё не закончилось! Мирмеи постоянно нас мучают силонокулл-пассажами, а власти ничего с этим не делают… А-а-а…» — махнув рукой, Арье отвернулся и уставился в пыльное окно. Старый Мики с некоторым испугом и недоумением смотрел на Арье, переводя взгляд на остальных, которые мрачно кивали.
«Кстати, а где мальчики? Почему мы их до сих пор не видели? Неужели они всё время в армии? Ведь на побывку их должны отпускать? Тем более по случаю смерти отца…» — и старый бизнесмен тяжело, судорожно вздохнул. Рути подняла голову и истерически разрыдалась: «Не знаю я, где наши мальчики! Давно уже ни слуху, ни духу! Как в тот вечер пришли навестить Мотеле, когда его выкрали, так и исчезли…
Говорят, Галь уехал в Европу… или куда ещё… А Гай… никто не знает, куда он делся вообще… Арье прав: у нас такие вещи творятся, что вообще ничего понять нельзя…»
* * *Старая, худенькая, маленькая Дина неожиданно горько расплакалась. Ширли изумлённо воззрилась на неё, но промолчала. Дина начала медленно, запинаясь, рассказывать: «Я никогда не знала своих родителей… Только девочкой удивлялась, почему у меня, такой смуглой и чернявой, — вот и Ширли такая же, да и мои мальчики тоже… — и она всхлипнула и промокнула глаза, — родители светлокожие, голубоглазые блондины. Я была очень худенькая и маленькая, а папа и мама — высокие, упитанные… Чего только не придумывали, каких только бабушкиных сказок мне не рассказывали! Что худенькая и маленькая, так это же ясно! — мол, кушаю плохо! Только когда выросла, узнала, что многих из нас, маленьких йеменитов, зачастую младенцев, обманом у родителей забирали… им говорили, что мы умерли…
Когда скрывать, что родители мне не родные, больше не имело смысла, мне сказали, что у меня родители погибли в автокатастрофе, а меня взяли к себе хорошие люди и вырастили, как дочку. Они действительно хорошие люди и меня любили… Но… Так и жизнь прошла, и я так и не узнала, где мои папа с мамой, что с ними было…
Живы они, или нет… Если нет, где их могилы… А теперь… моего дорогого Мотеле не дают похоронить…» — «Ладно, Дина, не надо об этом… — с деланной строгостью, глядя куда-то в сторону, прервал её муж сорванным голосом, и она отвернулась, продолжая молча всхлипывать и давиться слезами. А Михаэль, смягчившись, погладил её руку и смущённо добавил: — Если бы не эти чудесные люди оказались твоими приёмными родителями, может, мы бы с тобой никогда и не встретились…»
* * *Прибыв из Штатов, Джозеф Мегед остановился в фешенебельной шалемской гостинице.
Когда к дому семейства Бен-Шило подъехало такси, вся улица с изумлением уставилась на выбирающегося из него невысокого светло-рыжего мужчину средних лет без кипы, который, важно выпятив губу, расплачивался с таксистом. Перекинув небрежным жестом через руку лёгкий плащ, он неспешно направился к входной двери по выложенной камнем дорожке.
Когда он появился в дверях и окинул взором сидящих в салоне, на него уставились сразу несколько пар удивлённых глаз: «Простите, вы к кому?» — «Семья Магидович здесь живёт… или хотя бы сейчас находится?» — с лёгким акцентом спросил вошедший. Все, как по команде, повернулись к входной двери, где стоял улыбающийся широкой улыбкой полный, хорошо одетый мужчина, лицо которого выдавало его близкое родство с Магидовичами… если бы не важно-покровительственное выражение, никому из них не свойственное. Глаза его перебегали с одного лица на другое, на какой-то момент остановились на оливково-смуглой, черноволосой Ширли, совсем не похожей на светлокожих и рыжевато-блондинистых, сероглазых или голубоглазых Магидовичей. Он словно бы мимоходом спрашивал: «А эта йеменитка что тут, в доме Магидовичей, делает?» Хана несколько секунд вглядывалась в лицо вошедшего, вдруг взвизгнула и бросилась к нему с рыданиями: «Йоселе! Сынок! Ты приехал! Ты нашёл нас!» — и зарылась в его груди, обхватив короткими ручками его пухлую фигуру. Йосеф одной рукой придерживал рыдающую мать, что-то успокаивающее приговаривал, но в сторону кинул удивлённо-насмешливый взгляд.
«Я тебе писала, сынок… — бормотала сквозь слёзы старушка. — Мне так непросто было тебя разыскать… а тут ещё папа тяжело болел, и у Рути, сестрёнки твоей, беда случилась… А-а-а… сынок, тебе же надо познакомиться с семьёй, с братишками и сестрёнками, с племянниками… А почему ты не привёз свою семью? Мы даже не знаем, как у тебя жизнь сложилась…» — «Всё расскажу, мамаша, всё… У меня всё О-кей! Но первым долгом я хочу назвать вам имя, которым меня зовут уже многие годы — Джозеф, или коротко — Джо! В Америке вообще любят короткие слова и имена. Поэтому я счёл нужным и фамилию сократить. Итак, прошу любить и жаловать — мистер Джозеф Мегед!» — гордо ухмыльнулся старший сын и брат.
Хана озадаченно взглянула на старшего сына, потом с беспомощным выражением лица обернулась к детям, жестом пригласив их подойти и поздороваться со старшим братом, которого они совершенно не знали. Арье и Амихай подошли, угрюмо по очереди подали ему руку, которую американский братец со снисходительной, уверенной и широкой улыбкой крепко пожал. Мория, хозяйка дома, удалилась на кухню, чтобы приготовить и подать что-нибудь на стол по случаю прибытия неожиданного гостя, поманив за собой Рути и Тили, к ним присоединилась Лиора.
Младшие дети убежали на улицу.
Арье и Амихай сидели в уголке салона, тихо переговариваясь между собой, то и дело поглядывая на новоявленного братца и стараясь скрыть недоумение. Цвика и Нахуми после необходимых приветствий удалились в лоджию. Сидя там и как бы занимаясь какими-то своими важными делами, они обратили внимание, что американский дядя не носит кипу, но не это их удивило, а то, что он не Магидович, а Мегед: «Зачем ему это надо было?» Они даже не обратили внимания, что американский дядюшка не соизволил познакомиться с племянниками, хотя бы взглядом выразить благожелательный и родственный интерес. Подростки поняли, что дядюшка слишком интересуется собственной персоной, чтобы опускаться до такой мелочи, как племянники в кипах и с пейсами. Бабушка тоже выглядела ошеломлённой.
