Стивен Дональдсон - Сила, которая защищает
– Кавенант! – позвала она, и в голосе ее прозвучали беспредельное одиночество и отчаяние. – Родной! Отомсти за меня!
Потом она исчезла – погибла еще раз. Круговращение воздуха вокруг того места, где она лежала, постепенно утихло, становясь все бледнее, все прозрачнее.., и прекратилось совсем.
Кавенант остался наедине со своими безмолвными жертвами.
Ему удалось спастись – нечаянно, с помощью силы, которой он не умел управлять, – а его друзья погибли. Вместо радости победы он ощущал лишь чувство вины, как будто он только что сам, собственными руками, убил женщину, которую любил.
Слишком много жертв.
Он знал, что Триок еще жив, и, превозмогая боль, поднялся и подошел к нему. Триок дышал тяжело, с хрипом, кровь булькала у него в горле; мгновения его жизни явно были сочтены. Кавенант опустился на землю и положил голову умирающего себе на колени.
Лицо Триока было обезображено от чудовищного страдания, которое он пережил в последнее время. Кожа в нескольких местах почернела и висела клочьями, глаза погасли. Над расслабленным ртом вился легкий пар – казалось, то были клочки его отлетающей души.
Кавенант обхватил его голову руками и заплакал.
Спустя некоторое время Триок каким-то образом почувствовал, кто находится рядом с ним. Собрав все силы, он прошептал:
– Кавенант…
– Я слышу тебя, – ответил Кавенант сквозь слезы.
– Не суди ее слишком строго. Она была.., испорчена с самого рождения.
Это было последнее проявление его милосердия. С последним вздохом душа его отлетела прочь. Кавенант почувствовал, что сердце Триока остановилось.
Он понял, что Триок простил его; и если его прощальный дар не принес Кавенанту утешения, то в этом нельзя было винить Триока. Кроме всего прочего, если Елена и была испорчена от рождения, то ответственность за это тоже лежала на Кавенанте. Она была дочерью насилия и преступления, смыть которые не могло ничто. Не в силах ничего изменить, он сидел, держа на коленях голову навсегда смолкнувшего Триока, и плакал, ожидая конца – того мгновения, когда он исчезнет из Страны.
Но конец не приходил. В прошлом он всегда покидал Страну сразу же после смерти того, кто вызвал его; однако сейчас он все еще был здесь. Минута проходила за минутой – и все оставалось по-прежнему. В конце концов до него дошло, что на этот раз, непонятно почему, он не исчезнет.
Он не мог смириться с судьбой Елены. Последнее слово не было сказано – пока еще нет.
Когда Баннор и Мореход зашевелились и застонали, начиная приходить в себя, он встал. Осторожно сняв кольцо с безымянного пальца левой руки, он надел его на указательный палец правой, надеясь, что здесь оно будет держаться плотнее.
Потом, охваченный печалью и сожалением, он поднялся на ноги, которые, как ни странно, все еще держали его, и заковылял на помощь своим друзьям.
Глава 17
Испорченные равнины
Баннор пришел в себя быстрее, чем Мореход. Несмотря на свой возраст, крепость харучаев все еще жила в нем. Почти сразу же после того, как Кавенант растер ему запястья и шею, он пришел в сознание; и к нему мгновенно вернулась обычная настороженность. С характерным для него хладнокровием он пристально посмотрел на заплаканного Кавенанта, и вместе они принялись приводить в чувство Великана.
Мореход лежал на земле, охваченный лихорадкой. Он судорожно оскалил зубы, массивными руками шаря по своей груди, точно пытаясь найти и уничтожить то место, где в ней притаилось Зло. Опасаясь, что он может поранить себя, Баннор сел на землю рядом с его головой и, упираясь ногами ему в плечи, схватил за запястья. Пока он удерживал его, Кавенант уселся Великану на грудь и ударил по сведенному судорогой лицу.
Мореходу понадобилось совсем немного времени, чтобы вырваться. Взревев, он отшвырнул Баннора через голову Кавенанта, стряхнул Неверящего с груди и, тяжело дыша и пошатываясь, поднялся на ноги. Угрожая Кавенанту кулаком, он начал медленно надвигаться на него.
Однако, проморгавшись и переведя дух, он пришел в себя и понял, кто перед ним.
– Кавенант? Баннор? – спросил он, словно опасаясь, что они могут оказаться Опустошителями.
– Мореход… – Слезы облегчения покатились по исхудалым щекам Кавенанта. – С тобой все в порядке?..
Медленно, постепенно напряжение начало покидать Великана – он понял, что его друзья не подчиняются ничьей чужой воле, что они живы и невредимы.
– Камень и море! – вздрагивая, еле слышно выдохнул он. – Ну и ну! Друзья мои… Я не причинил вам вреда?
Кавенант не смог произнести ни слова; его снова душили рыдания. Вместо него откликнулся Баннор:
– С нами все в порядке.., насколько это возможно.
– А… А призрак Высокого Лорда Елены? Посох Закона? Почему мы еще живы?
– Она погибла. – Кавенант изо всех сил пытался справиться с собой. – Уничтожена.
На лице Морехода отразилось сочувствие.
– О нет, друг мой, – вздохнул он. – Нельзя уничтожить того, кто уже мертв.
– Я знаю. Я понимаю это. – Кавенант скрипнул зубами и схватился за грудь, дожидаясь, пока волнение отпустит его. Постепенно он успокоился, вновь обретя хотя бы некоторое присутствие духа. – Она просто умерла – умерла снова. Но Посох… Он точно уничтожен. Это сделала дикая магия. – Не зная, как его друзья прореагируют на это сообщение, он добавил:
– Я здесь ни при чем. Я ничего не делал. Она… – Он запнулся. В его ушах снова зазвучали слова Морэма: “Ты сам – Белое Золото”. Разве мог он сейчас с полной уверенностью сказать, что действительно то, что случилось, не было делом его рук?
Его откровения вызвали странный блеск в глазах Баннора. Харучаи никогда не могли равнодушно отнестись к сообщению о каком бы то ни было оружии, пусть даже пришедшем в негодность. Уничтожение Посоха не огорчило Баннора – напротив, он испытал чувство удовлетворения, узнав об этом. Мореход же просто не придал особого значения словам Кавенанта о Посохе – страдания, которые испытывал его друг, были для него неизмеримо важнее.
– Ах, Кавенант, Кавенант, – вздохнул он, – как ты выдержал? Кто может вынести такое?
– Я прокаженный, – ответил Кавенант, с удивлением обнаружив, что произносит эти слова безо всякой горечи. – Я все могу вынести. Потому что я ничего не чувствую. – Он махнул рукой, понимая, что его слезы доказывают обратное. – Все это – лишь сон. Разве сон может по-настоящему огорчить? Я.., бесчувственный. – Его лицо исказилось, когда он вспомнил о безграничном доверии, которое испытывал к Елене, и то, к чему это привело – к разрушению Закона Смерти.
Ответные слезы застлали глаза Морехода.
– Ты очень храбрый, – охрипшим голосом сказал он. – Я преклоняюсь перед тобой.
