Майкл Роэн - Кузница в Лесу
Элоф скривил губы в горькой улыбке. Однажды он уже отказался от жизни эквешского раба, хорошо зная, что это приведет лишь к ритуальному убийству, а его труп пойдет в котел людоедов. Разве теперь он мог ожидать чего-то иного? Но прожитые годы того стоили, и если он теперь утратил надежду найти Кару, то какая разница? Пусть будет, что будет. Больше всего он беспокоился за судьбу своих друзей. Если бы он, как Керморван, сумел убить одного из нападавших, могло бы это сместить чашу весов, дать им шанс на победу в бою? Нет — враги были слишком многочисленными и хорошо вооруженными; к тому же на их стороне было преимущество внезапности. Бой не дал бы им ничего лучшего, чем быстрая смерть, но к этому он еще не был готов. Пока человек дышит, он должен надеяться и быть готовым к любой беспечности противника, к любой возможности, которой воспользуется он сам или его товарищи.
Элоф украдкой покосился на Керморвана и пришел в смятение. Высокий воин тоже шел как во сне; его руки, порезанные и окровавленные в отчаянной попытке освободиться от сети, были связаны за спиной. Рок держался позади, вне поля зрения, но уголком глаза он смог разглядеть Иле, тоже связанную, и испытал прилив ярости, когда ухмыляющийся эквешский воин, тащивший ее за собой, хлестнул свободным концом веревки по ее широкому бедру. Утомившись от этого занятия через некоторое время, эквешец стал рыться в одном из заплечных мешков, которые он нес с собой. У Элофа упало сердце при мысли о том, что могут обнаружить в его пожитках и особенно в мешке Керморвана.
Но потом молодой командир повернулся, пролаял какую-то команду, стершую улыбку с лица эквешского воина, и чувствительно хлопнул его по руке своей белой дубинкой, а когда что-то угрюмо промычал, еще раз врезал ему по уху. Эквешец согнулся от боли, прошипел сквозь зубы гортанное ругательство и оставил мешки в покое. Керморван холодно улыбнулся.
— Ну конечно, жесткая дисциплина! Трофеи должны оставаться нетронутыми, пока не попадут к вождю соответствующего ранга, не так ли?
Тут его сильно дернули за веревку на шее, и он замолчал.
Наказанный воин замкнулся в оскорбленном молчании, но затем, к ужасу Элофа, решил выместить свою злобу в другой, более жестокой игре. Пристроившись за спиной Иле, он время от времени дергал за веревку, так что она отшатывалась назад и налетала на выставленный клинок в его руке. Она не стонала, лишь стискивала зубы и закусывала губу, но через несколько минут ее кожаная куртка была порезана на спине и стала мокрой от крови. Элоф уже был готов броситься на него, чего бы это ему ни стоило, но тот командир снова оглянулся и прорычал несколько слов. Эквешец тяжело сглотнул и передал свою веревку другому воину.
— Что такое? — осклабился Рок. — Хорошие манеры у людоедов?
— Ты неправильно понял, — сухо отозвался Керморван, не обращая внимания на очередной рывок веревки. — Их беспокоим не мы, а дисциплина; сейчас не время для подобных игр. Кроме того…
Он замолчал, но его голубовато-серые глаза с почти ощутимой выразительностью посмотрели на остальных. Элоф едва заметно кивнул в знак понимания; его уже посетила такая же мысль. Сначала он полагал, что им сохранили жизнь, чтобы держать в рабстве, но теперь склонялся к мнению, что эквешцы получили строгий приказ доставить их целыми и невредимыми, возможно, для допроса. Кровавый рубец от щелчка веревкой не имел значения, но колотая рана могла оказаться слишком глубокой, а потеря крови ослабляла пленников. Приказ не убивать их мог бы оказаться ценным преимуществом, если бы им предоставилась хотя бы какая-то возможность побега.
Но возможность оказалась слишком призрачной. Стражники ни на миг не ослабляли бдительность, безостановочно шагали вперед и были готовы наказать веревкой или острием копья любого, кто замешкается или споткнется. А спотыкались они довольно часто — усталые, голодные и потерявшие чувство направления в сгустившихся сумерках. Казалось, прошла целая вечность, когда раздалась резкая команда, и процессия остановилась так внезапно, что Элоф не справился с натянувшейся веревкой и упал на колени. Несколько ударов и пинков отодвинули его в сторону. Посмотрев вверх, он увидел внешнюю стену города, нависавшую над ними в темнеющем небе. Она была уже совсем близко; эквешцы задали убийственный темп движения. Теперь же они расселись на корточках у обочины и тихо переговаривались между собой, словно чего-то ждали. Элоф с трудом перевел взгляд на нижнюю часть стены и увидел, что дорога привела их к каменной арке небольших боковых ворот, гораздо меньше тех, что он видел издалека.
Пока они сидели в ожидании, на небе появились первые звезды. Элоф удивился тому, как мало городских огней зажглось над стенами; даже во дворце светилось лишь несколько окон. Когда последние отблески света погасли над западным горизонтом, командир эквешцев встал и отдал резкий приказ. Усталых пленников вздернули на ноги и погнали к темным воротам.
Впереди раздался гулкий стук, короткий обмен фразами и скрип открывающихся ворот. Пламя факелов осветило медно-коричневую кожу и зажгло огоньки в темных глазах, окружавших их со всех сторон, свирепых и безжалостных. Элоф ощущал в этих людях нечто необычное; они были такими же жестокими, как те эквешцы, которых он встречал раньше, но вели себя тише и имели более угрожающий вид, чем крикливые налетчики с рейдерских кораблей или те, кто напал на путешественников во время первой засады на западе. Кроме того, очень немногие из них, кроме нескольких носивших ритуальные шрамы военачальников, были молодыми. Это были ветераны, тщательно подобранные для особой цели, но в них присутствовало еще и что-то другое. Элоф понял, что это такое, когда его вместе с остальными прогнали через узкие ворота и вытолкали на темную и пустую улицу между двумя рядами домов, казавшихся безликими застывшими силуэтами. Внутреннее спокойствие этих эквешцев было спокойствием фанатиков. Опытные бойцы, молодые командиры — все совпадало. Это напомнило ему о мастере-кузнеце.
Подходили все новые эквешцы; теперь перед пленниками и за ними сформировалась целая походная колонна. По распоряжению командира воины из первого отряда дернули за веревки и быстро потащили свою добычу по гладкой булыжной мостовой. Другие стражники, окружившие их, перешли на бег трусцой, но Элоф быстро сообразил, что они следят не за пленниками, а за происходящим на улице. Жгучий пот заливал ему глаза, и он не мог разобрать ничего, кроме высоких стен и нависающих крыш, черных на фоне темноты. Внезапно колонна сделала резкий поворот, захлопав сандалиями по камням, и свернула с широкой улицы в головоломный лабиринт извилистых аллей и переулков. Везде было темно, даже слабый свет не пробивался из-за плотно закрытых ставен. Время от времени один или другой эквешец поскальзывался на мостовой и падал с проклятиями, а бегущие на ходу перескакивали через него. Изнемогающий от усталости Элоф с каким-то тупым интересом размышлял, почему они не несут факелы. Может быть, они не хотят, чтобы их увидели, или намерены скрыть пленников от посторонних глаз? Но от кого? И почему?
