Далия Трускиновская - Шайтан-звезда (Книга первая)
– Чтобы испытать нас! – воскликнула Абриза. – Чтобы оживить в нас веру!
– И сколько же лет он терпеливо ждал, пока в вас оживет вера? И почему многие из вас вместо того, чтобы воевать с нами, распахивают себе поля, и женятся на здешних женщинах, и даже посещают хаммамы? Выходит, ваш Бог просто хотел, чтобы вы поселились в самом теплом и наилучшем из семи климатов?
– Откуда мне знать, каков Его замысел? – честно призналась Абриза.
– Вот и мне неоткуда знать замысел Аллаха.
Они хмуро посмотрели друг на друга. Разумеется, этот ученый спор они могли продолжать и дальше, его хватило бы надолго. Но эти двое не знали, что сулит им следующий час, и будет ли у них пропитание завтрашним утром, и удастся ли им найти аль-Мунзира, чтобы продлить нити своих жизней.
И они, ссорясь и говоря друг другу всевозможные мерзости, все же дорожили друг другом, ибо каждый из них был для другого залогом спасения.
Между тем бесноватое войско, продвигавшееся перед ними, остановилось.
– Они заметили аль-Яхмума и решили его изловить, клянусь Аллахом! – первым сообразил Джеван-курд. – Пойдем скорее, полюбуемся на это зрелище! Аль-Яхмум хитрее самого шайтана, и всем нам иногда казалось, будто Аллах наделил его способностью чувствовать смешное. Однажды новый конюх, которого забыли предупредить, сел ему на спину. И этот конь не стал его сбрасывать, о госпожа, он смиренно опустил голову и зашагал, хотя конюх пытался направить его поводьями и пятками совсем в другую сторону. А у нас в лагере было вырыто отхожее место, и конь привез его туда, и остановился, и стукнул копытом, как бы говоря – слезай, о несчастный, вот твой надел! А еще к нам в лагерь забрел какой-то дервиш странного вида, и он пел молитвы, которых никто из нас не знал и не понимал, и устроился со своими песнопениями прямо перед палаткой аль-Асвада, а аль-Яхмум обычно был привязан там к копью, воткнутому в землю, и не было случая, чтобы он выдернул копье и ушел. Так вот, все мы собрались вокруг того человека и уговаривали его замолчать, но он не слушал нас, а трогать его мы не хотели, ведь проклятия таких людей сбываются. И аль-Яхмум, который стоял рядом, долго смотрел на это непотребство, а потом вздернул голову, как бы говоря – сейчас я вас избавлю от этого несчастья, и учитесь, как нужно спорить с бесноватыми, о правоверные! И он подошел к дервишу так близко, как только мог, и повернулся к нему задом, и испустил громкие ветры!
Рассказывая все эти прекрасные предания из жизни аль-Яхмума, Джеван-курд все ускорял шаг, а внутри у него, очевидно, еще не все зажило, и дыхание у него оказалось коротким, и последнее предание он досказывал уже сопя и пыхтя, выкрикивая по два-три слова.
Бесноватое войско действительно заинтересовалось вороным жеребцом с белыми ногами. Но черномазые воители не имели большого опыта в обращении с лошадьми. Они, даже не сняв своих ярчайших нарядов, окружили аль-Яхмума на жалких лошаденках.
– О Аллах, у этих несчастных нет аркана… – с неожиданной жалостью к убогому воинству произнес Джеван-курд. – Кто же это такие?
Аль-Яхмум, как и следовало ожидать, легко уворачивался от каждой протянутой руки, а лошадей пугал тем, что показывал зубы и вскидывался на дыбы. Отступив назад и обойдя сбившееся в кучу воинство по дуге, он уверенно устремился туда, где ждали исхода ловли два предводителя – юноша на верблюдице и старичок на ослике.
Остановившись в полусотне шагов от них, аль-Яхмум ударил оземь копытом, как бы вызывая их на поединок или приглашая к беседе.
– О госпожа, более умного коня не видел свет! – восхитился Джеван-курд. – Раз он – главный среди лошадей, то обращается к главным среди людей!
Конь неторопливо шел навстречу этим двум, на верблюдице и на ослике, время от времени останавливаясь и ударяя копытом.
Юноша, даже не заставив свою верблюдицу лечь, соскользнул с нее и дважды махнул рукой своему бесноватому воинству, собравшемуся было снова окружить аль-Яхмума. Это было приказом не мешать и оставаться в стороне. Сам же он медленно, протягивая перед собой руки, пошел к вороному красавцу.
Расстояние между ними делалось все меньше.
– Что задумало это создание Аллаха? – забеспокоился курд. – Неужели он хочет погубить ни в чем не повинного человека? Ведь эти люди не причинили зла ни ему, ни его хозяину, хоть они и бесноватые!..
Аль-Яхмум вскинул гордую точеную голову с маленькими острыми ушами и огромными глазами, негромко заржал, как бы обращаясь к небесам, а затем склонился перед юношей и прикоснулся лбом к его плечу.
– Аллах лишил его разума… – потрясенно прошептал Джеван-курд.
Абриза уставилась на предводителя черномазых обезьян так, будто у него на голове вдруг выросли ветвистые рога, и рука ее невольно легла на грудь, ощутила черное ожерелье, сжала главный камень…
– Я все поняла, о Джеван, – внезапно лишившись звонкости голоса, прошептала Абриза. – Это – женщина, и она любит аль-Асвада! Вот почему аль-Яхмум признал ее! Ты слышишь, о сын греха? Это – его женщина!
* * *– Ко мне, о Мамед! Сюда, сюда! Во имя Аллаха, о Мамед! Да что же он, ушей лишился, что ли? Сюда, о Мамед, шайтан бы унес тебя! Я же не могу вопить во всю глотку, как на площади перед хаммамом! Ко мне, ко мне, о Мамед!..
– Да не шипи ты, подобно разъяренной змее, о несчастный!
– Что с этой скверной, с этой мерзкой, с этим бедствием из бедствий? Воистину, если кого и создал Аллах на погибель мужчинам, так это мою проклятую невольницу! Я понял это, когда впервые отведал приготовленной ею харисы. Знаешь ли ты способ, как можно испортить харису, о Мамед? Ведь туда входит лишь пшено и разваренное мясо! А она знает этот способ, клянусь Аллахом!
– Она спит, о Саид, и незачем тебе подкрадываться, как это делают неопытные воры, и волочить полы фарджии по земле, и пригибаться, так что твой тюрбан вот-вот свалится в грязь! Кроме того, она тебе вовсе не невольница.
– Спит? Эта дочь греха спит? Которые же сутки по счету она изволит почивать, о Мамед?
– Четвертые, о Саид, и сон ее все еще крепок, и я полагаю, что все это – от ожерелья.
– Да, проклятое ожерелье так преобразило ее. Сперва я подумал было, что через посредство тех камней можно приоткрыть Врата огня, и зачерпнуть силы, которую Аллах приберегает для правоверных джиннов, и сотворить чудеса. А потом сообразил, в чем тут дело. Эти камни, составленные вместе, имеют способность доводить до предельной грани все чувства и все способности той, что надела ожерелье. Вспомни, как яростно она проклинала меня! И вспомни, как она бешено сражалась! Пятеро хорошо обученных бойцов не дерутся с такой ловкостью, как эта женщина!
– Я тоже сперва подумал о каких-то тайных и нехороших силах, которые через посредство ожерелья вливаются в человека. А потом, когда она проспала вторые сутки, понял, благодарение Аллаху, что ожерелье лишь позволяет ей выплеснуть разом ее собственную силу, рассчитанную на месяц или на два, а потом и голова, и тело обладательницы ожерелья нуждаются в отдыхе. Разумеется, чем больше сил потрачено, тем длительнее отдых.
