Игорь Мерцалов - Три дня без чародея
Между тем князь повелел факельщикам отмахивать боевую готовность. Было чуть за полночь, и армада скользила над скалистыми ребрами Славянского Угорья, приближаясь к перевалу, служившему границей с Угорьем Ромейским. За ним лежала Долина Цветов — уже вендская земля.
— Там что-то происходит, — услышал Упрям, подлетев к Велиславу. Князь глядел в зеркальный круг «петушка» и говорил: — Что-то очень нехорошее…
Ученик чародея положил руку на один из оберегов, восприимчивый к магии, но на таком расстоянии это было бессмысленно.
— С кем ты говоришь, Велислав Радивоич?
— Уже ни с кем. «Петушок» угорского князя Мстислава лежит на земле.
Он протянул зеркальце Упряму. Тот, снизившись к самой палубе, заглянул в него, но увидел только звезды. Хотя нет… какие-то неясные тени мелькали над «петушком» Мстислава.
* * *
Мертвые! Бледные, как сама смерть, лица, глаза без выражения… Не узнать их было нельзя — все сплошь товарищи, полегшие в прежних боях. Им полагалось лежать в Вендии — кому в общих могилах, а кому и под небом, пока ордынцы не позаботятся о погребении. Но все они были здесь, шли с тыла, от перевала, к наспех оборудованным укреплениям, с оружием в руках.
Мстислав поймал себя на том, что до сих пор не произнес ни слова. Люди ждали приказа, а он смотрел на мертвых и думал: сколько их… сколько их, оказывается, забрала чужбина!
Что-то крикнул волхв — но то ли голос его подвел, то ли Мстислав не расслышал. Мертвые шли и шли нескончаемым потоком. Угорцы, давно за время отступлении позабывшие делиться на славянских и ромейских, пятились от них.
Но вот один решился — и встал на месте.
— Старый! — крикнул он одному из мертвецов. — Это ты? Не узнаешь меня?
Мертвец, подойдя вплотную, не задержался. Холодно сверкнула сталь, человек рухнул ему под ноги. Новая пища для черного колдовства Баклу-бея… Много загадок подбрасывал хан, не один и не два раза заставлял вспомнить самые зловещие слухи о себе, но никогда еще не пускал в ход подобной магии. Конец, понял Мстислав…
Тем не менее, обнажив меч, он крикнул:
— Это не наши друзья! Разите их, воины, разите порождения Тьмы! Во имя Света!
И сам бросился вперед.
Но еще прежде, чем добежал, увидел, что это бесполезно. Воины вступили в бой решительно, однако оружие не причиняло мертвым вреда. Сталь проходила сквозь тела, а мечи чудовищных врагов разили наповал. И если сталкивались два клинка, то оружие мертвого проходило сквозь оружие живого бесплотной тенью, чтобы рассечь брони и тела. Это был бой с тенями, которые обретали плоть лишь на короткий убийственный миг.
— Бежим!
Уже не узнать, кто первым прокричал это слово. Угорцы, смешав ряды, бросились вниз. Ужас гнал их на клинки Огневой Орды, гнал по узким тропам и прямо по осыпающемуся склону, вслепую. Они оступались в темноте, падали, скатывались, увлекая за собой валуны. Кто-то вставал, а кто-то оставался лежать — неподвижно или содрогаясь от боли.
— Что делать, князь? — трясущимися губами спросил вендский воевода, встав рядом. Передовые мертвецы были уже совсем близко. — Их нельзя убить. Что делать, друг?
Друг. Давно ли, по наущению своего короля, он чуть не по два раза на неделе выезжал к славянским заставам, нарываясь на драку? Да, несколько последних лет были мирными, но с явным холодком в отношениях. А вот пришла общая беда — и все забыто, и в смешанном войске воевода признает старшинство чужого правителя. Друг…
Мстислав не знал, что ответить. Ему казалось, он вот-вот додумается до чего-то очень важного. Их нельзя убить… а сами они убивают. То духи, то во плоти… Так не должно быть. Что-то неправильно. О чем хотел крикнуть волхв?
— Что ж ты столбом стоишь, как истукан? — чуть не плача, спросил венд. Решил, видать, что князь угорский от страха оцепенел. Но, что любопытно, сам никуда не побежал. Словно не властен был страх над ним.
— Да это же морок! — понял вдруг Мстислав, — Они мерещатся нам… Угорцы! Воины! Это только морок! Не бойтесь их!
Мертвец со знакомым вроде бы лицом (Мстислав, однако, так и не вспомнил имени), шагнув к нему, нанес удар наискось, разрубая князя от ключицы до бедра. Но князь даже не ощутил призрачного клинка.
Все встало на свои места в голове: мертвые погребены и упокоены, лежат по всей Вендии, а если и потревожены черным колдовством, то должны быть либо призраками, либо умертвиями во плоти, но никак не тем и другим одновременно. Морок!
Кое-кто, видя, как рассеялся перед князем зловещий дух, прислушался и понял. Однако было уже поздно большая часть угорцев перемахнула через линию укреплений, и теперь воины пытались принять хотя бы видимость строя, оказавшись лицом к лицу с ордынскими полчищами.
Князю ничего не оставалось, как последовать за ними.
* * *
Городская стража несла дозор пятерками. Вокруг ярмарочных рядов и Иноземного подворья их должно было ходить немало, однако ни один разъезд не встретился отряду, выехавшему из кремля.
Стук копыт должен был перебудить полгорода, но Василиса ни огня не увидела лишнего, ни звука не услышала. Пропасть, даже собаки молчали! Как будто не осталось в Дивном никого, кроме нее и полусотни воинов Охранной дружины во главе с ошуйником.
Болеслав уже третий раз отпустил сокола в полет. И снова Зоркий пропал из виду, а вернувшись, принялся кружить над Василисой, и в клекоте его прорезывалось отчаяние от людской непонятливости.
Все же отряд продвигался. Поначалу они с разгону проскочили Иноземное подворье, но после второго полета сокола вернулись к нему, и теперь Зоркий повел их вдоль полукольца посольств.
И ведь ни ставень не хлопнет нигде…
— Дядька Болеслав! — подъехала к ошуйнику княжна, вдруг поняв: — Вендское посольство, принц Лоух!
Ошуйник велел гнать лошадей. Отряд обогнул харчевню, отсюда оставалась до вендов сотня саженей по улице — и слышны стали крики и звон мечей. Болеслав отыскал глазами десятника Карачая. Молодой половец, одержимый мыслью доказать, что его народ ничуть не хуже славян (с чего бы — никто не знал, потому что в Тверди не принято целить народы на лучшие и худшие), был самым выдержанным и исполнительным десятником в Охранной, скоро ему предстояло повышение в сотники.
— Карачай, ну-ка, бери княжну и быстрее ветра — в кремль ее
Половец кивнул и тронул поводья, становясь рядом с Василисой. Острые глаза его высматривали свободный путь, — по широкой улице, затем по проулку до Ската и вверх, к воротам кремля.
— Ко мне, воины, ко мне! — зычно кричал Болеслав. — Карачай, ты здесь еще?
Однако в тот же миг из распахнутых ворот вендского подворья выкатилась толпа навей. Оставив за спиной защитников посольства, они бросились на славян, крича:
