Екатерина Казакова - Пленники Раздора
С другой стороны, если Серый закроет глаза на оскорбление… Нет, не закроет. Допусти он в стае неправду, остальные начнут роптать. Поэтому…
— Он не хотел тебя обидеть, — выступил вперед парень чуть постарше и примирительно вскинул руки. — Просто…
Ну и что «просто»?
Ребята вновь переглянулись, подыскивая сколь‑нибудь толковый повод.
— А по — моему хотел, — сказал Лют. — И очень старался.
Он уловил какое‑то движение за спиной и даже подобрался для схватки, но учуял троих из своей стаи: Тала, Живу и Надея. Те стали позади, молчаливо поддерживая вожака.
— Нет! — тут же оживился мосластый, так как, наконец, понял, что даже если вдруг и одолеет противника, потом всё одно перехватит от Серого. — Прости. Задурил.
Лют внимательно поглядел на него и сказал:
— Считай, в долгу.
Тот кивнул:
— В долгу.
На том и разошлись. Драться Люту не хотелось. Плечо ему, хотя и поправили, но всё одно — рубец дёргало, как нарыв. Не скоро ещё заживет. Если бы этот щуплый дурак помнил про рану, то понял бы, что одержать верх в схватке ему вполне по силам. Но он не помнил.
— Зачем тебе такой должник? — покачал головой Тал. — От него проку, как от лишая на заднице.
— Пригодится, — пожал плечами оборотень и добавил: — Он Осенённый.
Вчетвером они двинулись вглубь пещеры. Лют знал — за ним теперь глядят. Наблюдают, слушают. И хотя то, что он рассказывал, подтверждали видоки, вожак ещё не скоро ослабит призор. Опять же Мара…
Нужно подумать.
Серый скоро уведет своих охотиться. Перед походом на гать Осенённым нужно набраться сил и лютости. Требуется лишь выждать.
Как же рану дергает!
Оборотень перекинулся, потому что в зверином обличье страдание переносить было легче, и улегся на мелкое крошево камней. Прижался горящей от боли спиной к холодному валуну, закрыл глаза. В стае хорошо. Всё просто и понятно. Но, чего‑то будто не хватает. Наверное, как раз сложностей из мира людей. Там у них интересно. И постоянно что‑то новое. Такое, от чего раз за разом диву даешься.
Почему‑то вспомнился Смир и его отдарок за найденный перстень — круглая железка. Лют тогда не понял, что это такое, но взял. Дают — бери. Зачем отказываться, когда от сердца? Потом узнал — такие железки назывались деньгами. Он не понимал, из чего выполнен его кругляш — из серебра или меди. Не умел отличать. Да и зачем бы? Он отдал его, не жалея, за бусы. Наверняка, это было много, торговец слишком уж обрадовался. Чуть сердце не выскочило. И вспотел. Но оборотень не чувствовал себя обманутым. На что бы ещё ему тратиться?
Волколак про себя усмехнулся. Деньги… Удобно. По — хорошему нет нужды нападать на обозы и потом тащить на своём горбу по лесным тропам добычу. Проще вытрясти из обозных купцов эти маленькие железки — нести их легче, а выручить можно больше. На взгляд оборотня, разумеется, было чистой глупостью менять толковые вещи на железные кругляши, но если так принято…
Непонятного у людей, на первый взгляд, было много. Взять хоть торжище. Съезжаются со всех концов из разных городов и весей, меняют одно на другое. И у каждой семьи своё добро. Опричь от других. А так, чтобы общее — на деревню — не встретишь… Ну, разве что, тын. Даже деньги не у всякого водятся, как Лесана говорит.
Однако же, у кого водятся, расстаются с этими кругляшами легко и без расстройства. Люту, вон, вообще за найденный перстень подарили. А Лесане, к слову, перепало кольцо, на которое можно было купить мало не телегу всякого добра. И за что? За спасение обычной девчонки. А по — хорошему, в чём заслуга? Всего‑то не дала сожрать.
Лют зевнул.
Хм. А ведь можно напасть на обоз, стянуть с телеги кого из странников, а потом его, вроде как, «спасти» и вернуть обратно к вящей радости спутников. Вырученное же за «спасение» поделить между всеми участниками. Нет. Не пойдет. Надо крепко собой владеть, чтобы не загрызть. Этак не удержишься и всё насмарку. А то и стрелу от Охотника схлопочешь. Хотя даже не то важно. Важно другое — затея глупая, потому как одноразовая. Люди ведь не дураки. Ну, раз обманешь, два, может, даже и три, но на четвертый точно получишь мечом поперёк хребта. Значит, не следует и браться.
При мысли о мече снова заныла рана, оставленная ножом. Лют теснее вжался в холодный камень.
Надо так, чтоб без лишней опасности. Вот, если поразмыслить, чем волк хуже обережника? Иной раз даже и получше. Его странствие с людьми — тому подтверждение. А ведь обозы Охотники водят за деньги — Лесана говорила. Но что, если обоз поведет не обережник, а волколак? Хотя, нет. Случись упыри — от волка будет мало проку. Но, если на пару? Охотнику будет проще. У него, конечно, Дар, но у зверя — нюх и слух острее. Да и некоторые из оборотней тоже Осенённые, не боятся солнечного света…
Цитадель, как успел понять Лют, хоть и стоит крепко, но рук у неё не так чтобы с избытком. И вполне можно повернуть к обоюдной пользе кое — какие дела. А можно и не поворачивать.
С другой стороны, у людей есть молоко. Значит, получится выкармливать детей даже в самый голодный и трудный год… Молоко — это хорошо. Лют пил его, когда ездил вместе с обережниками по городам и весям. Дрянь. Но новорожденным ведь не втолкуешь, что надо есть мясо.
Мысли у него ворочались всё медленнее, всё труднее. Да ещё отчего‑то вспомнилась Лесана. Как она пахла… У него внутри все замирало от этого запаха! И никак не вязались вместе — колючий нелюдимый нрав, женский сладкий запах и сухое, будто из одних жил свитое, тело. Ну и бестолковая она ещё. Хранители! Деревянная же! Иной раз, вовсе дура дурой. Хоть прямо в глаза что скажи — не поймёт. А уж коли намёками… вовсе не дождёшься. Но так пахнет… Что вот с ней делать?
Оборотень прикрыл глаза. Спать. Спа — а-ать…
* * *— Родненький, страшно мне! — Светла повисла на Донатосе, заливаясь слезами.
Колдун скрипнул зубами, так ему надоела дура. Выла она, как всегда, с душою и самозабвением. Только отыскала своего «Света ясного» в мертвецкой, тот же миг бросилась на шею и заголосила, словно по покойнику. А что, почему — поди пойми. Девка захлёбывалась от горя и бессвязно лопотала.
Крефф стоял, разведя в стороны руки, в одной из которых держал пилу, а в другой — щипцы.
Послушники недоуменно переглядывались, и лишь Зоран — самый сообразительный — подскочил, перенял у наставника железки и протянул тряпку вытереть руки.
