Карина Демина - Черный Янгар
Узкое лицо стало еще уже. И кожа смугла. И брови рыжеватые, словно выцветшие на солнце. Глаза вот зеленые, мои… я помню.
Шрам.
Мне почему-то казалось, что он должен исчезнуть, но нет, перечеркивает отражение тонкой белой нитью. И я дрожащею рукой тянусь к нему.
— Забудь, — Янгар не позволяет коснуться. Он целует пальцы и зеркало убирает.
Попробую.
И… научусь избегать зеркал. Позабуду о словах, сказанных Пиркко. Янгар встает и уходит, и я вдруг пугаюсь, что он ушел навсегда. А он возвращается и садится на край кровати. Янгар молча разжимает мои сведенные внезапной обидой пальцы, и каждый гладит, целует, нашептывая что-то на чужом языке. И обида тает.
Он же вкладывает в руку четырехугольный камень, гладкий, словно шелком обернутый.
— Это чешуя… на арене ее немного осталось. К счастью.
Я понимаю, что именно благодаря такому вот камню, который и не камень вовсе, я осталась жива. Пусть Акку и вернула душу, но в израненном теле ей было не удержаться.
— В нем хватит силы, чтобы избавить тебя от шрама, — Янгар наклоняется и убирает волосы с моего лица. — Если растереть и сделать мазь. Я узнавал… и здесь еще остались лекари, которые тебе помогут.
Зеркало в одной руке.
Камень в другой.
— Решать тебе, Аану, — Янгар касается шрама губами. — Только тебе.
И позже, засыпая в колыбели его надежных рук, я забываю обо всем.
В моих снах вновь полно света, и его хватает на двоих. А еще яблок. Реки и зеленого, расшитого ромашковыми узорами, берега.
Глава 53. Слово о нас
Буланый жеребец под парчовой попоной храпел и вздрагивал. Взбудораженный запахами дыма и крови, он прял ушами, пятился, тряс головой, но все же шел, покорный воле Янгара. И лишь в самый последний миг, когда блеснул на ярком солнце клинок, конь попытался подняться на дыбы. Лезвие вспороло горло, и дымящаяся кровь хлынула на землю.
Покачнувшись, жеребец упал на колени.
Жизнь уходила из него, и я, не в силах смотреть, отвернулась.
Я знала, что будет дальше: Янгар сунет под горячую струю сложенные лодочкой ладони. И в знак уважения к Маркку, хозяину битвы, смочит кровью губы, а остальное выплеснет на белый саван.
Он положит у ног жеребца длинный лук с тетивой из лосиных жил, и колчан, полный стрел. Два палаша в нарядных ножнах. Острый кинжал. И свернутую тугими кольцами плеть.
Я подам семь кувшинов с вином.
И семь, наполненных доверху живым золотом пшеницы.
Рог, окованный серебром. И нарядные кубки. Блюдо чеканное. Шубу тяжелую соболью…
Пусть легка будет посмертная дорога Кейсо. Пусть Пехто, хозяин подземного мира, встретит на костяном мосту не бродягу, но молодого князи…
Выбравшись из последнего дома, Янгар бросит на крышу его первую горсть земли. И будет стоять дотемна, наблюдая, как вырастает над могилой новый курган. Он будет высок, недели не пройдет, как проклюнется на земляном горбу зеленая трава…
…жизнь продолжается.
Здесь, у стен Горелой башни, которая вновь рядится в белые одежды, и выглядит помолодевшей на годы, и в далеком Оленьем городе, куда нам предстоит вернуться.
Дорога на двоих.
И моя лошадка жмется к вороному Янгара. Цокают копыта по сухой земле. И пыль оседает на придорожных травах. Белый вьюнок спешит распустить плети, тянется по нашему следу.
— Аану? — Янгар оборачивается.
— Да?
— Нет, ничего. Просто…
Ему нравится называть меня по имени.
— Догоняй! — я свистом подгоняю лошадку, и она срывается в галоп. Мы слетаем с дороги на луг, и травяное море шелестит. Высокие стебли тянутся, норовя коснуться моих ног, и сладкий аромат медуницы наполняет воздух. Гудят шмели и пчелы. Блестит вдалеке сизая лента воды.
— Догоняй! — привстав на стременах, я оборачиваюсь.
Янгар стоит на краю моря, придерживая жеребца, который уже готов сорваться в бег. Одной масти с мужем, черные, диковатые, оттого, видать, и ладят.
Только сейчас хмурятся оба.
Не привыкли играть.
И я, прильнув к лошадиной шее, на которой уже проступили влажные пятна пота, шепчу:
— Быстрее!
И лошадка летит, стелется тенью. Мелькает под копытами травяное разноцветье. И солнечный жар окутывает нас обеих.
Вперед.
И быстрее.
Тень обогнать, добраться до речушки и, оставив глубокий след на песчаном пологом берегу, в воду влететь. Поднимутся тучи брызг, и муть со дна, прыснут в стороны мальки, спрячутся меж мелких речных камней…
И мы почти добрались, когда сзади раздался свист, гиканье.
Он все же решился пересечь границу поля. Янгар летел, распластавшись на черном коне.
Человек?
Разве что самую малость.
Земля вздыхала под ударами копыт. А река и вовсе отпрянула, но вернулась, обняла конские ноги холодными губами. И жеребец зафырчал, затряс гривой.
Смеялся?
Янгар — да. Он догнал нас и на лету подхватил меня, втащил в седло и, прижав к себе, сказал на ухо:
— Не уйдешь.
Я и не собираюсь.
Позже мы сидели на берегу. Огонь лизал тонкие ветви, закипала в котелке вода, и любопытная новорожденная луна чертила по реке дорожки. Волна набегала за волной, ласкала пятки и тревожила белую тень поплавка.
Было как во сне, только лучше.
— Тут нет рыбы, — проворчал Янгар.
— Есть.
— А я говорю, что нет.
И отпустив самодельное удилище, он растянулся на траве.
— Аану…
— Что?
— Ничего, — сорвав травинку, Янгар дотянулся ею до моей руки. — Просто… хорошо. Странно.
— Почему?
Он не спешил отвечать. Ветрел травинку, разглядывал небо, низкое, отяжелевшее от звезд.
— Я когда-то думал, что… если стану богатым, то куплю себе все, что захочу. Понимаешь? И точно знал, чего хотел. Того, что у других видел, только лучше. Если конь, то самый быстрый. Если одежда, то дорогая… вино — редкое… и золота побольше, столько, чтобы можно было горстями черпать и швырять в лицо… и женщины… если жениться, то…
— На самой завидной невесте Севера.
Наверное, голос мой все-таки дрогнул. И рука Янгара нашла мою, коснулась, делясь теплом и лаской.
— Именно, — он перевернулся на бок и голову подпер ладонью. — И я не прогадал.
Улыбается.
И глаза черны, как вода в этой реке. Луна, запутавшись, и в них прочертила дорожки живого серебра.
— Только я не о том… — Янгар задумчиво перебирает пряди травы, а я изо всех сил смотрю не на него, но на поплавок, что замер в тени рогоза. — Я не скажу, что раньше мне было плохо. Или что я был несчастен. Мне нравилась моя жизнь. И дом свой я любил…
…моему мужу вернули его земли.
