Роберт Желязны - Одержимый волшебством. Черный Трон
Мне все это очень не понравилось, но так как он отказывался давать пояснения, я выбрал время, чтобы войти в зал, когда там никого не было, и повесил свое оружие на стену среди древних щитов и амуниции, недалеко от того места, где я должен был выступать, прикрыв саблю щитом так, что была видна только рукоятка.
В этот вечер я пришел раньше назначенного времени с Эмерсон на поводке, надеясь разгадать намерения Петерса и помочь, если это в моих силах, или помешать, если сочту необходимым, или остаться в стороне, если потребуется. Но единственным нарушением внутреннего убранства зала было то, что сняли массивную люстру (по предложению Петерса), так как в эти необычайно теплые апрельские дни было трудно избежать того, чтобы нагар со свеч не капал на богатые наряды гостей. Люстра была заменена факелами, испускавшими сладкий аромат, которые были установлены в правой руке каждой из кариатид, стоявших вдоль стены; их было около 50 или 60 штук.
Во время моего выступления по знаку Петерса принц с семью министрами отлучились, чтобы переодеться в костюмы. Как я позднее узнал они были сделаны из плотно облегающих трикотажных кальсон и нижних рубашек, которые были пропитаны смолой, а на смолу было приклеено покрытие из льняной кудели. Потом они были цепями связаны вместе (Петерсом) и образовали круг, в центре которого их цепи смыкались. Петерс предполагал, что их выход состоится в полночь, но желание побыстрее привести в замешательство гостей и напугать заставило их выскочить в зал раньше. Однако к этому времени мои предварительные замечания были уже сделаны, и результатом, как предполагалось, явились крики и суматоха.
Принц и его помощники были в ударе, упиваясь всеобщей сумятицей, получая удовольствие от каждого нового обморока или выкрика. Как и предполагалось, вначале всеми овладел общий порыв броситься к дверям; но Просперо предусмотрительно приказал их запереть сразу, как только вошел сам, а ключи Петерс прикрепил к костюму принца, так как не было карманов.
В какой-то момент этой всеобщей суматохи Петерс исчез, а его заменило еще одно волосатое существо. Эмерсон бросил меня, хотя к тому времени всем уже было не до нашего номера. Он прыгал вместе с мнимыми обезьянами. Вскоре я заметил, что цепь которая обычно удерживала люстру и которая была поднята вверх, теперь начла медленно спускаться, пока ее конец с крюком не коснулся пола.
Я поискал глазами Энни, которая была здесь в простой красной маске Арлекина в сопровождении троих, полностью облаченных в костюмы; разумеется, это не могли быть никто, кроме Темплтона, Грисуолда и Ван Кемпелена. К счастью, оказалось, что они уже откланялись.
Цепи, которые связывали ряженных обезьян, двигались по центру круга, который они образовывали, хотя не все они смыкались в одной точке. Эмерсон взял в руки крюк и прикрепил к нему сначала одну цепь, потом — другую, третью. Когда он взялся за четвертую, то не смог подтянуть ее достаточно близко к крюку, чтобы прицепить. Ему просто не хватило длины.
Наконец три цепи были нанизаны на крюк и натянуты. Их владельцы почувствовали сопротивление, стали оглядываться назад, пытаясь понять, что мешает их движениям. В это время крюк пополз вверх. Я поднял голову, потом посмотрел вниз, туда, где другой конец цепи был намотан на барабан, в темный угол, где невысокий человек в пестром шутовском кафтане крутил рукоятку.
Шесть министров повисли в воздухе.
Принц Просперо и министр, к которому он был прикреплен, остались внизу. Тень пробежала у меня по лицу. Я направился к своему тайнику.
Петерс подбежал к стене и выхватил факел из рук кариатиды. Он двинулся к центру зала, туда, где теперь висели шесть министров, наслаждавшиеся последним танцем Трипетты.
Он прикоснулся пламенеющим жезлом к каждому из них по очереди. Смола хорошо горит. Они вспыхнули.
Панические крики раздавались тут и там, но их теперь перекрывали крики и стоны живых свеч, которые извивались и корчились от боли. Громыхали и скрежетали цепи, тени, как злые духи, прыгали по стенам. Все это пронизывал звук, словно идущий из преисподней. Я сразу понял, что это был невеселый смех Петерса.
Обернувшись, принц быстро оценил ситуацию. Из-под своего костюма он достал пистолет, поднял его, прицелился в Петерса. Откуда-то возникла мохнатая фигура и бросилась на него. Он выстрелил.
Эмерсон рухнул.
За этим последовала всеобщая паника. Сабля была у меня в руке. Шесть министров извивались, стонали и светились над головой. Петерс взревел, закрепил лебедку и расправил плечи. Потом он попытался выйти, но путь ему преграждала человеческая стена.
Потом огромные черные часы стали отбивать полночь.
Не успело отзвучать эхо последнего удара, как все собравшиеся затихли. Было неясно, что произошло. Как будто странный ветер проник в зал и незримой рукой коснулся каждого присутствовавшего, лишив нас речи и сковав движения.
Кроме одного. Я первым это понял, потому что единственным движущимся предметом, возникшим из темного угла, который легко мог скрывать узкий проход, была эта фигура. Гротескный костюм притягивал взгляды всех, кто на него смотрел. Это было не что иное, как тело давно умершего, и наиболее вероятной причиной этого было то, чего пыталась избежать толпа, собравшаяся здесь — Красная Смерть.
Поступь ее была нескладной и шаткой, кожа одновременно бледна, как поганка, и пунцова, как кровь, когда она переходила от тени к свету, и снова в тень. Это неверное продвижение было ужасным в облаке запахов склепа, которые позднее дошли до меня. Причудливое обличье, могильный дух, приводящее в оцепенение выражение лица и неуклонное продвижение, — все это словно было воплощением самого возмездия.
Но это явление не столько испугало меня, сколько навело на мысль о том, что это не была маска, или грим, или специально сделанный костюм. Я знал этого человека, видел его в дальнем конце нашего тоннеля, где Петерс снял с него пестрый кафтан, колпак и бубенцы. Это был Фортунато, чахоточный пьяный приятель Монтрезора. Мертвый, мертвый, мертвый и каким-то образом оживший, он двигался по проходу, который образовался перед ним. Пошатываясь, подошел он к Просперо, чтобы обнять его. Просперо вскрикнул от прикосновения и упал на пол, одной ногой запутался в цепях и увлек за собой своего последнего министра.
Тишина взорвалась. Вновь начались шум и суматоха. В дрожащих руках появились кинжалы. Я взмахнул саблей и позвал Петерса. Я взял факел и, когда он посмотрел в мою сторону, указал ему туда, где, как я думал был потайной ход. Бросив последний взгляд на дело своих рук и тоскливо посмотрев на своего бывшего приятеля, Петерс пробился сквозь толпу и последовал за мной.
