Антон Орлов - Гостеприимный край кошмаров
За совет тоже спасибо, примем к сведению. Допивая чай, она беспокойно посматривала на золотое небо за окном: успеть бы вернуться в супермаркет до наступления темноты.
Кирсан сказал, чтобы она непременно зашла попрощаться, и навел на ее зонт чары от медузников: кровопийцы ближе чем на метр не подлетят, гарантия на несколько дней.
На обратном пути Лерка нервничала и сжимала древко зонтика обеими руками, хотя погода стояла безветренная. Теплынь зеленовато-лилового, как созревшая слива, летнего вечера. Прохожих негусто, все шагают торопливо, зигзагами вправо-влево или перебежками от фонаря к фонарю. На трамвайных и автобусных остановках народ толпится под навесами. Предлагают свои услуги провожатые с солидными черными зонтами, снабженными в придачу привинченными к навершиям электрическими фонариками на батарейках. Лерку предупреждали ни в коем случае с такими субъектами не связываться, потому что среди них попадаются грабители.
На площади Первых Поселенцев с памятником в центре (группа чугунных людей, обремененных чемоданами, рюкзаками и тубусами) нетрезвая компания Леркиных соотечественников снималась со вспышкой на открытом пространстве. Фотограф, над которым девушка в сомбреро держала зонтик, старался поймать в кадр еще и медузников, слетевшихся со всех сторон к лакомой приманке. Один из парней подпрыгнул и попытался ухватить за кончик болтающееся над головой щупальце. Ошарашенный таким неслыханным поползновением двухметровый кровосос взвился вверх, распугав своих более мелких сородичей. Туристы загоготали и заулюлюкали, а фотограф сердито крикнул, что «эти скоты ушли за рамку» и теперь придется ждать, когда они снова спустятся пониже.
Лерка быстро шагала к трамвайной остановке. Пахло жасмином и померанцем, сверху доносился вкрадчивый угрожающий шелест, светились окна, маняще белели в потемках цветущие деревья – словно прикорнувшие над самой землей ароматные облака. Ее заранее охватило ностальгическое чувство: немножко осталось, скоро придется покинуть этот гостеприимный край кошмаров и почти вечного, на восемь лет растянувшегося лета.
В «Изобилии» она застала Стаха, заглянувшего просто так повидаться и, кажется, встревоженного тем, что она в такой поздний час где-то шатается в одиночку, да еще получила нагоняй от Берта: разве можно уходить по каким-то своим делам, когда мы все вместе переживаем по поводу завтрашнего мероприятия?
– Хорошо, сейчас я умоюсь и приду переживать вместе со всеми, – покладисто согласилась Лерка.
– Давай, Валерия, присоединяйся к коллективу, – напутствовал Бертран с показной (умаялся за день) бодростью. Ирония от него отскакивала, как мячик от стенки.
«Коллектив» – это были младшие Никесы. Ребята из ШЮМ уже разбежались по домам, и Стах тоже не стал задерживаться, ушел, откровенно довольный тем, что Лерка вернулась живая и здоровая.
Но все это вчерашний день, чудесно безмятежный по сравнению с тем, что ей предстоит сделать сегодня.
Мебель в этих просторных карамельно-нарядных залах стояла миниатюрная, не рассчитанная на взрослых: деревянные стульчики и скамеечки, или расписные, или выкрашенные в яркие цвета – алый, травянисто-зеленый, желтый, как одуванчик, лазоревый, оранжевый. Детей было много, и галдеж царил неописуемый. Они ходили парами, рассказывали стишки, водили хороводы с песенками, отгадывали загадки, выигрывали конфеты и другие призы, а помощникам дворцового персонала вменялось в обязанность тактично присматривать за тем, чтобы они при этом ничего не поломали.
Воспитанники «Изобилия-Никес» изображали добрых фей игрушечного королевства. Поверх форменных курточек наброшены плащи, сшитые из нескольких разноцветных кусков, на головах бумажные колпаки, усыпанные конфетти и блестками, с завязками под подбородком, чтобы эта прелесть невзначай не свалилась.
Все ожидали гвоздя программы – выхода Летней госпожи, которая должна похвалить своих малолетних подданных за хорошее поведение. А уж как ожидала этого Лерка… Она спрятала в застегивающийся на молнию боковой карман своей курточки вырванную из журнала глянцевую страницу с фотоснимком, изображающим Властительницу в шитом золотом церемониальном одеянии на каком-то минувшем торжестве, и шариковую ручку. Времени у нее будет немного. Сказать о Проводнике, о Йонасе… Но для этого надо остаться наедине с Летней госпожой, которую все время окружает свита.
Жалко, что я не ниндзя, подумала Лерка, поглядев на куклу в черном балахоне, с мечом за спиной и серебристой звездочкой в руке. Мальчишка лет восьми, в отутюженном костюмчике с галстуком, зыркнув по сторонам, потянулся за сюрикеном, и она строгим голосом сделала ему замечание. Появись тут настоящий ниндзя, сразу бы поднялся переполох, но есть ведь и другие куклы в человеческий рост, разряженные, как придворные дамы… Заиграла музыка, возвещая о прибытии верховной правительницы.
Вся публика от мала до велика набилась в самый большой зал, с ложей, задрапированной малиновым бархатом с золотыми бантами и кистями. В этой ложе и появилась Александра Янари, на голове у нее сверкала зубчатая корона – в полном соответствии с детскими представлениями о королеве. При ней было несколько фрейлин. Лерка на них уставилась, фотографируя взглядом наряды – яркие и карнавально кокетливые, под стать празднику, – а потом протиснулась к выходу и выбралась в коридор. На ее бегство не обратили внимания.
В других помещениях было безлюдно, и никто не мешал Лерке заниматься мародерством. Большие, как манекены в магазине, куклы загадочно смотрели на нее стеклянными глазами, безропотно расставаясь с предметами своего туалета. Вопрос, как бы она объяснила свои действия, появись тут хоть один живой человек… Но все живые люди сбежались лицезреть Летнюю госпожу.
Цветастый плащ и колпачок она запихнула через оконце в заячью избушку. Сидевший на пороге зеленый плюшевый заяц с пластмассовой морковкой в лапах не возражал.
Остановившись перед зеркалом, Лерка оценивающе поглядела на отразившуюся там юную даму. Голубая чалма с брошью в виде розы и пушистым синим пером. Фиолетовое с серебром парчовое платье длиной до пола. Удалось натянуть его поверх менеджерской курточки, но с застежкой на спине Лерка не справилась – там даже не пуговицы, а крючки! – и закуталась в позаимствованный у другой куклы палантин с вышитыми фиалками. Заодно прикрывает немного встопорщенный воротник. Пышные рукава, на подоле три громадных кружевных банта. Голую куклу она спрятала в углу за шторой, а потом отправилась обратно в зал с малиновой ложей. Сердце в груди тревожно бухало, но Лерка старалась не обращать на него внимания.
