Павел Молитвин - Ветер удачи
— К чему ты ведешь? Я знаю, что супруг мой давно не ладит с Кешо и Татам был единственным связующим звеном между ними. Ничего нового ты не сказала, а если желаешь призвать его к бдительности, можешь сделать это лично. Хотя Таанрет принимает все мыслимые меры предосторожности со времен неудавшегося покушения на него в «Мраморном логове». Это ты хотела от меня услышать? — спросила Ильяс, раздосадованная настойчивостью своей подруги.
— Мутамак сказала, что давеча ты жаловалась отцу на своего мужа…
— Опять подслушиваешь? — Ильяс устремила гневный взгляд на могучую служанку, делавшую вид, что разговор форани не имеет к ней ни малейшего отношения. — Да, я говорила с папой о Таанрете. Он спрашивал меня о нем и… Нет, я действительно не понимаю, чего ты от меня хочешь!
— Так ты и в самом деле сказала, что терпеть его не можешь? Будто ты раскаиваешься, что вышла за него замуж?
— Сказала, ибо так оно и есть.
Ильяс упрямо стиснула зубы и уставилась мимо собеседницы на клубящиеся в столбе льющегося из окна солнечного света золотые пылинки. Вчера, разговаривал с отцом, она сказала ему правду и готова была повторить ее в глаза мужу, если бы у того возникло желание узнать, что думает об их браке его жена. Но его это, похоже, не слишком-то волновало…
Справедливости ради следовало признать, что Ильяс лукавила: желтоглазый пытался поговорить с ней по душам после того, как близняшкам сделали положенные татуировки и Аканума — настоятель храма Неизъяснимого Мбо Мбелек — увез Ульчи с собой. Но как она могла говорить с ним, если он только что отрекся от одного из своих сыновей? О, разумеется, он привел бы кучу доводов в пользу принятого им — без нее! — решения судьбы их сына, но слушать всю эту чушь она не желала. Ибо наперед знала, чем кончится их беседа.
У Таанрета имелось в запасе испытанное средство, к которому он неукоснительно прибегал, когда не мог убедить в чем-либо свою не слишком-то сговорчивую супругу. Он просил поверить ему и простить его. Поверить в то, что он, лучше разбираясь в происходящем, способен принять самое разумное и целесообразное решение, и простить за то, что уделяет ей недостаточно внимания и не в состоянии посвящать во все свои дела.
Однако сколько же можно верить, входить в его положение и прощать?! Она и так слишком многому верила и слишком многое ему прощала…
— Твой муж далек от совершенства и все же неизмеримо лучше Кешо. Сказанное же не к месту слово способно неузнаваемо изменить нашу жизнь, а твое — так даже повлиять на судьбу империи. Разве ты до сих пор этого не поняла?
Нганья устремила на подругу испытующий взгляд, от которого Ильяс почувствовала себя неуютно, и, уже не пытаясь скрыть нарастающее раздражение, потребовала:
— Хватит ходить вокруг да около! Довольно говорить недомолвками! Кому какое дело до того, о чем я беседовала со своим отцом? И чего ради ты вступаешься за Таанрета, лишившего меня одного из сыновей? За человека, для которого и жена, и собственные дети важны лишь постольку, поскольку способствуют воплощению в жизнь его честолюбивых намерений?
— Само по себе честолюбие не является пороком. Важно, к чему влекут человека честолюбивые замыслы и какими средствами он собирается достичь намеченных целей. — Нганья покосилась на Мутамак и, решив, видимо, не обращать на нее внимания, продолжала: — Кешо уже не раз подъезжал к твоему отцу, дабы склонить его на свою сторону, и ежели ты, сама о том не подозревая, оттолкнешь Газахлара от Таанрета, последствия этого могут оказаться весьма плачевными для всех нас.
— Вай-ваг! Прекратишь ли ты наконец барабанить по моему креслу? — Ильяс рывком поднялась на ноги и нетвердой походкой прошлась по залитой солнцем комнате. — Что за вздор ты несешь? Как бы я ни относилась к своему мужу, слепой-то уж меня никто не назовет! Я прекрасно вижу, что он отличается от Кешо, как сокол от стервятника-трупоеда. И отец мой тоже видит, можешь мне поверить!
— Я верю тебе, — промолвила Нганья, вылезая из низкого, мастерски сплетенного из тростника кресла. — Но ты в последнее время была слишком поглощена собственными заботами, чтобы обращать внимание на происходящее вне твоих покоев. Кешо не зря вьется вокруг твоего отца, а ежели тебе кажется, что я преувеличиваю, порасспроси об этом Мутамак. Она, как всегда, знает все обо всех.
— Так я и поступлю. — Ильяс бросила взгляд на стоящую посреди стола клепсидру. — После того, как покормлю Хутама.
— Переговори с отцом, Ильяс. Обстановка в столице накалена до предела, и лучше бы тебе отложить выяснение своих отношений с Таанретом до более подходящих времен, — проговорила Нганья уже на пороге комнаты.
— Ох уж мне эти советчицы! — фыркнула молодая женщина, едва только дверь за ее подругой захлопнулась. — Что мне с ним выяснять, если никаких отношений давно уже нет?!
* * *По мнению Сабаара, желтоглазому не следовало потакать капризам Ильяс и перевозить ее с сыном из дворца в «Мраморное логово». Будущий император Хутам должен жить во дворце, и переезд его в Газахларов особняк будет, безусловно, воспринят Небожителями как проявление слабости. Тем паче что напасть на «Мраморное логово» приспешники Кешо могут с таким же успехом, как на Таанретовы покои в императорском дворце, и обороняться там было бы ничуть не хуже, чем здесь. Возможно, даже лучше, поскольку за прошедшие полгода Валихамун с Фанкелом успели превратить их в настоящую крепость. Наконец — и это задевало Сабаара больше всего, — Ильяс, решив вернуться под отцовский кров, проявила тем самым недоверие как к собственным, так и к Таанретовым телохранителям, что было неумно и в высшей степени несправедливо…
— Тебе вовсе незачем следовать за мной хвостом. — Ильяс оторвала взгляд от воинов, поджаривавших на вертеле истекающую жиром тушу свиньи, и отвернулась от выходящего во двор окна. — Ступай в пиршественный зал и выпей вместе со всеми за здоровье моего сына и его благополучный переезд в «Мраморное логово».
— Я не страдаю от жажды, госпожа моя, — суховато ответствовал Сабаар, мысленно проклиная Таанрета за неумение образумить своенравную девчонку, делающую все возможное, дабы затруднить жизнь своих телохранителей.
— Вина моего отца с удовольствием вкушают даже те, кто не испытывает жажды, а пиры устраиваются в его особняке каждый день. — Форани заставила себя улыбнуться, но, видя, что телохранитель не трогается с места, нахмурилась. — Ты можешь идти по своим делам. Куда хочешь. Я не нуждаюсь в толпе сопровождающих, не дающих мне шагу шагнуть в собственном доме.
— Разве я похож на толпу?
