Академия Зеркал (СИ) - Ярц Астерия

Стало страшно, что Лиля сейчас впадёт в истерику: то ли плакать будет, то ли полезет драться, а может и всё вместе. Элина заметила, как на них уставилась добрая половина гостей, и попыталась переместиться к дверям, выбраться в коридор. Но Лиля заметила эту жалкую потугу и окончательно потеряла контроль.

– Неужели им больше нравится какая-то недалёкая, вечно хмурая, зажатая серая мышь? Думаешь, добавила синий, и что-то изменилось? – она дернула за волосы, но Элина тут же оттолкнула чужую ладонь. – Зачем ты им нужна такая? Вздрагивающая от любого шороха, боящаяся открыть лишний раз рот? Ноющая всем о своей тяжёлой судьбе, хотя никому ничем не обязана! Поэтому режешь себя, лишь бы что-то предъявить было, лишь бы пожалели бедную и несчастную. Друг у неё, видите ли, умер. Убил себя. Так может, хватит показухи? Может, пойдёшь вслед за ним?

Внутри всё словно оборвалось. Сплошная пустота. Откуда ей это известно? Откуда знает про Женю? Кто мог рассказать, да ещё и…

Со стороны толпы послышались смешки и перешёптывания, не заглушаемые даже следующей песней.

– Уверена, он ничуть не лучше тебя – какой-нибудь нелюдимый чудик. Только такие накладывают на себя руки в семнадцать лет. И дай-ка угадаю, ты наверно была по уши влюблена в него? Конечно же, невзаимно. Кто в здравом уме на тебя посмотрит? До сих пор наверно в своих влажных мечтах ублажаешь? По ночам под одеялом вспоминаешь? Скажи же, я права?..

Последняя капля. Элина не могла больше слушать это. Нужно было уйти, не конфликтовать, держаться. Но сейчас… Она набросилась на Лилю с кулаками. Та, не устояв, повалилась на пол и истерически рассмеялась.

– Скажи ещё слово, давай. Ещё слово о нём. И я убью тебя, и плевать, что будет.

– Духу не хватит, слабачка.

Их тут же разняли, растащили в разные стороны. Элина едва ли успела оставить пару синяков на белоснежной коже. Однако злость никуда не делась, продолжала бурлить где-то под кожей, выжигать разум и шептать: «бей, бей, бей». Люди вокруг так и смотрели, и от этих взглядов, центра внимания, её давно потряхивало. Но даже самый сильный страх не смог бы сейчас унять ту клокочущую ненависть и слетавшие с языка проклятья:

– Какая же ты дрянь! Хорошо теперь стало? Полегчало? Вот где настоящая ты! Может, поэтому никому не нужна? Может, поэтому никто тебя не любит?

Последнее слово осталось за ней. Вырвавшись из чьей-то хватки, – неужели думали, опять наброситься? – Элина сбежала. Позорно, упрямо смотря в пол. Коридор встретил прохладой, но никак не одиночеством. Даже здесь её преследовали десятки пар глаз. Она не разбирала лица, но была уверена – они всё слышали и теперь тоже смеялись над ней. В ушах отчётливо стояло эхо их голосов, сливавшихся в унисон.

Вдох, выдох.

Вдох.

Она сорвалась с места. Бежала, и бежала, и бежала. Лишь бы остаться в тишине. Лишь бы удержаться на тонкой грани, и не сорваться вниз. От начала до конца сегодняшний день был катастрофой. Вся её жизнь чёртова катастрофа, и это уже невозможно исправить.

Сломанная.

Дурацкая.

Она знала, что сделала всё правильно. Знала, но… Позор липкими пальцами оставил следы на теле. От одних воспоминаний голодной до зрелищ толпы подступала тошнота.

Это конец. Опять по накатанной, как в десятках школ до этого, будут унижения, подшучивания, «дружеские» советы. Нигде не найдётся места спрятаться. Но ведь продержалась так долго! Даже нашла друзей, пусть те таковой и не считают! Почему же именно сейчас? Почему?..

Элина очнулась от громко звякнувшего шпингалета. Посмотрела на руки, и не поверила, что сделала сама. Когда только успела спрятаться? Потерянно оглядевшись, поняла, что отыскала сейчас самое лучшее место – ванную комнату. Тихую и одинокую.

Здесь было тесно. Едва ли получался квадрат два на два метра. Зато стояла поблёскивая белизной глубокая ванна – предел мечтаний учащихся. Особенно после общих душевых кабинок как хорошо понежиться, полежать в тёплой воде с пеной и маслами. Встречались такие, что готовы были заложить наследство, лишь бы старосты пустили их разок. Ведь комната эта предназначалась только для них – маленький подсластитель тяжёлой жизни. Но как получилось, что сегодня не заперта? А может, вообще никогда не заперта? Сумасшедшие.

Одна Элина никогда не стремилась сюда, потому что боялась. Боялась вспомнить. И сейчас, уставившись в кафель с цветочным узором, она словно переместилась в те дни марта, когда мир её рухнул.

В то время она ещё надеялась отыскать в родителях любовь, надеялась доказать им, что не всё потерянно. И шанс представился – ежегодный съезд «элиты» города, самых влиятельных людей. Элина пообещала: «Стану самой лучшей, самой идеальной дочерью! Всё или ничего»

Конечно же, папе было плевать, едва ли заметил её присутствие, а мама, наоборот, гневалась: «Недостаточно! Посмотри на себя и на других!»

Если бы только обернуть время вспять…

И ведь тем утром Элина заходила в клуб, где проходили репетиции у Жениной группы. Всё казалось в порядке. Он улыбался и шутил, подгонял басиста, говорил о будущем: о мечтах, о концертах и популярности. Ребята обсуждали, как закатят самую запоминающуюся вечеринку, ведь не каждый день исполняется восемнадцать. Женя только отмахивался и повторял, что ничего ему не нужно. Почему же она не заметила? Почему хоть раз в жизни не могла подумать о ком-то кроме себя?

Ведь он звонил ей. Писал. Но Элина проигнорировала, не подумала, что могло быть нечто важное. А когда многим позже взяла телефон и прочитала первым и последним: «Прости меня за всё», не хотела верить. Молила: «Пожалуйста, пусть я ошибаюсь! Пожалуйста, не дай сделать этого!»

Она тут же сорвалась к нему. Родители смотрели косо, неодобрительно, но никак уже не могли остановить – им важнее репутация, и хоть раз в жизни это сыграло на руку. Когда серая хрущёвка показалась на горизонте, Элина не чувствовала ни рук, ни ног. Как будто боль и холод что-то могли значить. Считая окна и этажи, она заметила свет в его квартире. Тринадцатой. Счастливой.

И даже сейчас перед глазами стояла отчётливая картинка: незапертая дверь, окровавленная ванная, бледное тело, никак не реагирующее на её крики.

Женя лежал с закрытыми глазами, почти полностью погрузившийся в розоватую мутную воду. Его запястья, бёдра, грудь были глубоко изрезаны.

А на полу будто в божью насмешку звонил телефон.

Неизвестно сколько прошло времени, прежде чем Элина двинулась с места. Словно переключатель дёрнули, внутри образовалась чёрная беспросветная пустота. Ни одной эмоции, ни одной слезинки. Она позвонила Жениному отцу, друзьям. Те приехали раньше скорой, и отправили её домой, наверно, не желая ещё больше травмировать, но тогда всё казалось иначе: «Кто ты такая? Где была раньше?»

Элина не знала, что делать.

Как отмыть кровь со своих рук, как искупить вину, как ей теперь жить?

Поэтому, очутившись сейчас в этой крохотной комнате, только сильнее разозлилась, только сильнее задыхалась от страха. Что-то щёлкнуло в голове. Отравленное и давно больное. Элина забралась в ванную, вставила пробку и на полную включила самую холодную, ледяную воду. Может так придёт в себя?

Старательно выводимый Аделиной макияж растёкся, одежда промокла, но кого это волновало? Сгорбившись, обхватив колени руками, она подставилась под отрезвляюще колючие струи. Пусть трясло, а зуб на зуб не попадал, зато внутренняя боль затихала.

И всё равно этого казалось мало. Недостаточно. Мысли возвращались. Тогда Элина легла на спину и с головой погрузилась в воду. Шум в ушах окончательно заглушил всякие звуки. Один на один с собой. Один на один с пустотой. Пока лёгкие не начали гореть, она держалась, затем выныривала и опять по новой. Из раза в раз, из раза в раз.

Наверно, так могло продолжаться до бесконечности. Пока на десятой попытке за дверью не раздался чужой голос, а после и настойчивый стук.

Тук-тук. Тук-тук.