Вавилон - Куанг Ребекка

Летти выглядела так, словно тоже не сомкнула глаз. У нее были большие темные тени под глазами, и она жалобно прижимала руки к груди, когда зевала.

— Ты в порядке? — спросил Робин.

— Такое ощущение, что я сплю. — Она обвела взглядом комнату, ее взгляд был расфокусирован. — Все вверх дном. Все задом наперед.

Вполне справедливо, подумал Робин. Летти держалась довольно хорошо, если учесть все обстоятельства. Он не знал, как вежливо сформулировать то, что хотел сказать дальше, поэтому спросил косо:

— Что ты думаешь?

— О чем, Робин? — спросила она с раздражением. — Об убийстве, которое мы скрываем, о падении Британской империи или о том, что мы теперь до конца жизни будем беглецами?

— Все это, я полагаю.

— Правосудие утомляет. — Она потерла виски. — Вот что я думаю.

Кэти принесла дымящийся чайник черного чая, и они протянули свои кружки в знак благодарности. Вимал, зевая, вышел из ванной в сторону кухни. Через несколько минут в читальный зал просочился чудесный аромат жареной картошки.

— Яичница-масала, — объявил он, выкладывая яичницу в томатном месиве на их тарелки. — Скоро будут тосты.

— Вимал, — простонала Кэти. — Я могла бы выйти за тебя замуж.

Они поглощали еду в быстром, механическом молчании. Через несколько минут стол был убран, грязные тарелки вернулись на кухню. Входная дверь с визгом распахнулась. Это была Илзе, вернувшаяся из центра города с утренними газетами.

— Есть новости о дебатах? — спросил Энтони.

— Они все еще в ссоре, — ответила она. — Так что у нас еще есть немного времени. У вигов шаткие цифры, и они не будут проводить голосование, пока не будут уверены. Но нам все равно нужны эти брошюры в Лондоне сегодня или завтра. Посадите кого-нибудь на полуденный поезд, и пусть их напечатают на Флит-стрит.

— Мы все еще знаем кого-нибудь на Флит-стрит? — спросил Вимал.

— Да, Тереза все еще работает в «Стандарт». Они уходят в печать по пятницам. Я могу войти и воспользоваться машинами, я уверена, если у вас есть что-нибудь для меня к вечеру. — Она достала из сумки скомканную газету и протянула ее через стол. — Кстати, вот последние новости из Лондона. Подумала, что вы захотите это увидеть.

Робин вывернул шею, чтобы прочитать перевернутый текст. В КАНТОНЕ УБИТ ПРОФЕССОР ОКСФОРДА, гласила надпись. ПРЕСТУПНИКИ В СГОВОРЕ С КИТАЙСКИМИ ЛОББИСТАМИ.

— Ну... — Он моргнул. — Полагаю, большинство деталей верны.

Рами развернул газету.

— О, смотри. Здесь нарисованы наши лица.

— Это не похоже на тебя, — сказала Виктория.

— Нет, они не совсем уловили мой нос, — согласился Рами. — И они сделали глаза Робина очень маленькими.

— Они напечатали это и в Оксфорде? — Энтони спросил Илзе.

— Удивительно, но нет. Они держат все в тайне.

— Интересно. Ну, Лондон для вас все еще отменен, — сказал Энтони. Они все сразу начали протестовать, но он поднял руку. — Не сходите с ума. Это слишком опасно, мы не будем рисковать. Вы будете прятаться в Старой библиотеке, пока все не закончится. Тебя не должны узнать.

— И тебя тоже, — ответил Рами.

— Они думают, что я мертв. Они думают, что ты убийца. Это очень разные вещи. Никто не печатает мое лицо в газетах.

— Но я хочу быть на свободе, — сказал Рами, недовольный. — Я хочу что-то делать, я хочу помочь...

— Ты можешь помочь, если не будешь брошен в тюрьму. Это не открытая война, как бы ни хотелось дорогому Гриффину сделать вид, что это так. Эти вопросы требуют тонкости. — Энтони указал на доску. — Сосредоточьтесь на повестке дня. Давайте вернемся к тому, на чем остановились. Я думаю, что вчера вечером мы вынесли на обсуждение вопрос о лорде Арсено. Летти?

Летти сделала длинный глоток чая, закрыла глаза, затем, казалось, взяла себя в руки.

— Да. Я думаю, что лорд Арсено и мой отец в довольно хороших отношениях. Я могла бы написать ему, попытаться устроить встречу...

— Ты не думаешь, что твоего отца отвлечет новость о том, что ты убийца? — спросил Робин.

— В статье нет имени Летти в качестве преступника. — Виктория пролистала колонку. — Это только мы трое. Она здесь вообще не упоминается.

Наступило короткое, неловкое молчание.

— Нет, это очень хорошо для нас, — спокойно сказал Энтони. — Это дает нам некоторую свободу передвижения. Теперь ты начинай писать отцу, Летти, а остальные займитесь своими заданиями.

Один за другим они выходили из читального зала, чтобы выполнить свои задания. Илзе отправилась в Вавилон, чтобы получить дальнейшие новости о событиях в Лондоне. Кэти и Вимал отправились в мастерскую, чтобы потренироваться в подборе пар с использованием полемик. Рами и Виктория были заняты написанием писем видным лидерам радикалов, выдавая себя за белых сторонников радикалов среднего возраста. Робин сидел с Энтони в читальном зале, выдергивая из писем профессора Ловелла самые разрушительные доказательства сговора в виде цитат для коротких подстрекательских памфлетов. Они надеялись, что такие доказательства окажутся достаточно скандальными и попадут в лондонские газеты.

— Будьте осторожны с языком, — сказал ему Энтони. — Вам лучше избегать риторики об антиколониализме и уважении национального суверенитета. Используйте такие термины, как скандал, сговор, коррупция, отсутствие прозрачности и тому подобное. Говорите о вещах в терминах, от которых средний лондонец будет в восторге, и не делайте из этого расовый вопрос.

— Вы хотите, чтобы я переводил вещи для белых людей, — сказал Робин.

— Именно.

Они работали в комфортной тишине около часа, пока рука Робина не стала слишком болеть, чтобы продолжать работу. Он сидел, молча держа в руках кружку с чаем, пока Энтони не показалось, что он дошел до конца абзаца.

— Энтони, могу я тебя кое о чем спросить?

Энтони отложил ручку.

— Что у тебя на уме?

— Ты действительно думаешь, что это сработает? — Робин кивнул на стопку черновиков брошюр. — Победа в области общественного мнения, я имею в виду.

Энтони откинулся назад и сжал пальцы.

— Я вижу, твой брат тебя достал.

— Гриффин провел прошлую ночь, обучая меня обращению с оружием, — сказал Робин. — Он считает, что революция невозможна без насильственного восстания. И он довольно убедителен.

Энтони задумался на некоторое время, кивнул, постукивая пером о чернильницу.

— Твой брат любит называть меня наивным.

— Это не то, что я...

— Я знаю, знаю. Я только хотел сказать, что я не такой мягкий, как думает Гриффин. Позволь мне напомнить тебе, что я приехал в эту страну до того, как они решили, что меня больше нельзя называть рабом по закону. Я прожил большую часть своей жизни в стране, которая глубоко запуталась в том, считать ли меня человеком. Поверь мне, я не веселый оптимист в отношении этических проблем белой Британии.

— Но я полагаю, что они все же пришли к отмене рабства, — сказал Робин. — В конце концов.

Энтони мягко рассмеялся.

— Ты думаешь, отмена была вопросом этики? Нет, аболиция приобрела популярность, потому что британцы, потеряв Америку, решили, что Индия станет их новым золотым гусем. Но хлопок, индиго и сахар из Индии не собирались доминировать на рынке, если только не удастся оттеснить Францию, а Франция не могла оттеснить Францию, понимаешь, пока британская работорговля делала Вест-Индию очень прибыльной для них.

— Но...

— Но ничего. Движение аболиционистов, которое ты знаешь, — это сплошная помпа. Только риторика. Питт впервые поднял это предложение, потому что он видел необходимость прекратить работорговлю во Францию. А парламент встал на сторону аболиционистов, потому что очень боялся восстания черных в Вест-Индии.

— Так ты думаешь, что это чисто риск и экономика?

— Ну, не обязательно. Твлой брат любит утверждать, что восстание рабов на Ямайке, хотя оно и было неудачным, побудило британцев принять закон об отмене рабства. Он прав, но только наполовину. Видишь ли, восстание завоевало симпатии британцев, потому что его лидеры принадлежали к баптистской церкви, а когда оно провалилось, прорабовладельческие белые на Ямайке начали разрушать часовни и угрожать миссионерам. Эти баптисты вернулись в Англию и заручились поддержкой на почве религии, а не естественных прав. Я хочу сказать, что отмена рабства произошла потому, что белые люди нашли причины для беспокойства — будь то экономические или религиозные. Нужно просто заставить их думать, что они сами придумали эту идею. Нельзя апеллировать к их внутренней доброте. Я не встречал ни одного англичанина, которому бы я поверил, что он поступит правильно из сочувствия.