Мария Семенова - Право на поединок
15. Долина Звенящих ручьев
В горах осень всегда наступает раньше, чем на равнинах. Вот и теперь близкие холода уже начали золотить на окрестных склонах кусты и низкорослые деревца, и только Тлеющая Печь продолжала исправно греть своих обитателей. Зимой здесь редко залёживался снег, но даже если землю сковывало крепким морозом, из глубины продолжали бить кипящие родники. Мастеровитые шаны не поленились провести глиняные трубы: откроешь задвижку – и прямо в чан бежит горячая струйка. Хорошее место. Вот только на западном склоне смрадно клокотали смоляные озёра и там и сям по телу горы возникали, словно нарывы, глубокие провалы, наполненные испепеляющим жаром. В последние годы огненные язвы мало-помалу подбирались всё ближе к деревне, но, по словам Раг, шанов это не особенно беспокоило. Во-первых, деревня стояла на несокрушимой скальной плите, не поддававшейся даже землетрясениям, не говоря уже об огне, прожигавшем только мягкую землю. А во-вторых, угодить в палящую ловушку мог разве что кворр или житель низин, ничего не смыслящий в норове гор и не умеющий с ними поладить. Своих родных детей Печь всегда предупреждала о близящейся опасности. На месте зарождающейся ямы жухли и умирали растения. Или подтаивал снег, если дело происходило зимой. Опять-таки нашлось и применение для огненных провалов. Шанские гончары делали замечательную посуду и обжигали её в подземном жару, опуская вниз железные клетки. Чаши и горшки обретали при этом столь замечательную звонкость и блеск, что даже в самой Тин-Вилене не стыдно было их продавать.
Волкодав видел кованые клетки с приделанными цепями, видел, как их погружали в раскалённые недра. Клетки показались ему достаточно вместительными, чтобы запихнуть человека. Как знать, что в рассказах о взаимных жестокостях двух племён было вымыслом, а что – правдой? После того, как едва удалось спасти от квар-итигулов беременную Раг, венн ничему уже не удивлялся…
Неужели, думал он, на Заоблачном кряже повторится всё то, что когда-то произошло на Засечном? Сделаются безлюдными прекрасные горы, и начнут их считать злым местом, негодным для обитания?… Неужели земной люд нисколько не поумнел со времён Последней войны?…
Отоспавшись, он облюбовал солнечную полянку недалеко от деревни и начал воинское правило, без которого не полон прожитый день. Хотя сказать, что он так уж хорошо отоспался, было нельзя. Если в поселении «истинных» его изводило ощущение камня, готового свалиться на голову и расплющить, то здесь тревожило нечто иное, и это нечто исходило из земных бездн. Что бы ни говорили ему о несокрушимой скале, державшей на ладони деревню, из-под земли сочился то ли запах… то ли что-то более тонкое и неуловимое, чем запах… Волкодав никак не мог определить для себя, что же именно, и знал только одно: будь его воля, он унёс бы отсюда ноги. И как можно скорей.
К сожалению, воли ему никто не давал. Шаны устроили праздник. Возвращение Раг, которую никто уже не чаял увидеть живой, было несомненным знаком воли Отца Небо, пообещавшего племени скорую победу над ненавистными квар-итигулами. Старейшин во главе с вождём Лагимом не особенно смутило даже то, что женщина, согласно обычаю обязанная рожать в строгом уединении, исторгла дитя на руки чужому мужчине. Люди немедля припомнили сходное рождение сто лет назад, на исходе векового пленения. Тогда появился на свет величайший вождь, умудрившийся вывести своё племя из рабства. Как тут не предположить, что чудесное разрешение Раг тоже сулило шанам радостные перемены! Да ещё этот Бог, доселе неведомый людям, но определённо благой!… Ну а самое радостное, что могли вообразить шан-итигулы, был, конечно, разгром ненавистных врагов. И казнь пленников, которых едва не овдовевший муж Раг собирался своими руками топить в кипящей смоле…
Волкодаву жаль было два народа, не умевших поделить между собой громадный Заоблачный кряж, но в чужую жизнь вмешиваться не годилось. И в особенности человеку вроде него, не способному толком разобраться с самим собой. Венн хмуро предвидел, что теперь его, пожалуй, до конца дней не отпустят воспоминания о поселении «истинных» итигулов на горе Четыре Орла. Вернее, о народе утавегу, обитавшем рядом с людьми. И о страшном искушении, которому он, Волкодав, чуть было не поддался. Память жгла его. Вот уже несколько суток прошло после побега, и даже при сильном желании ничего нельзя было изменить, а уверенность, что он поступил правильно, всё не приходила. То есть уверенность-то была, недаром он сделал то, что сделал… но и сожаление не отпускало.
Внутренний разлад мешал сосредоточиться, деревянный меч никак не становился дышащим продолжением тела. Чужеродный предмет, неведомо как попавший ему в руки. Ведь мог бы сейчас бежать среди белоснежных собратьев, наслаждаясь пиршеством звуков и запахов, неведомых человеку?… Мог бы… А вместо этого зачем-то угнездился на корточках, опираясь на подушечки босых ступней и подняв сведённые пятки, и размеренно взмахиваю перед собой увесистым куском дерева, стараясь не потерять равновесия… Зачем?…
Мыш вылизывал шёрстку, пристроившись на деревце, росшем у края поляны. Листва на деревце была зелёная, но большей частью скрюченная и жёсткая. То ли из-за того, что зеленью нельзя было полакомиться, то ли по другой какой причине – облюбованный было насест скоро разонравился маленькому летуну. Он сморщился и чихнул, как если бы его смущала неприятная вонь. Потом снялся и перепорхнул к валунам, прикрывавшим лужайку от холодного ветра с гор. И завертелся над камнями, недовольно вереща.
Двух молодых шанов, пытавшихся незаметно наблюдать из-за этих камней, Волкодав заметил уже давно. Один, пятнадцатилетний юнец по имени Тхалет, был из тех, кого он уложил «отдохнуть» незадолго до встречи с воинами Элдага. Второй, Мааюн, приходился старшим братом мальчишке. Волкодав не стал обращать на парней никакого внимания. Пускай смотрят, если охота. Всё равно он не делал ничего такого особенного, что Мать Кендарат не благословляла показывать стороннему человеку…
Когда ребята поняли, что обнаружены, они перестали прятаться и подошли.
– Мы радуемся, чужеземец, что вкушали с тобой от одного хлеба, – сказал Мааюн. – Ты хорошо сделал, что выручил нашу Раг.
Должен же он был сказать что-то учтивое, затевая разговор с гостем.
Младшего такие предрассудки, кажется, не обременяли.
– Одного жаль, воин ты никудышный, – заявил он Волкодаву. Мааюн дёрнул его за ухо, но больше для вида, и Тхалет вырвался: – Ты ведь и тогда и теперь нипочём не обнаружил бы нас, если бы не твоя летучая тварь, норовившая нагадить нам на головы! Чего ты стоишь в открытом бою, хотел бы я знать!
Венн мог бы спросить его, не беспокоит ли помятая шея, но не спросил. Для него давно миновали те времена, когда любой намёк на недостаточное мастерство воспринимался как страшное оскорбление и требовал немедленных опровержений.
– Может, и никудышный, – проворчал он безразлично.
– Настоящий воин бросил бы стервятникам наши трупы, а ты оставил нам жизнь, как какой-нибудь робкий трусишка, никогда не видевший крови, – продолжал юный шан. – У тебя даже нет оружия, приличного свободному человеку. Длинные мечи хороши только для полумужчин из предгорий, боящихся подойти вплотную к врагу. Ну а ножом, который ты носишь на поясе, только лепёшки маслом намазывать. Я уж вовсе молчу про ту палку, с которой ты упражняешься. У нас такими дети играют. Которым по малости лет железа в руки не дают, чтоб не порезались…
Тут Волкодав наконец заметил то, что Эврих, наверное, распознал бы с первого взгляда. А именно – оба юноши с трудом давили рвущийся наружу смех. Венн запоздало сообразил, что его просто испытывали. Разговор, несовместимый с обычаем гостеприимства, на самом деле был сплошной шуткой. Шутки Волкодав понимал. Иногда. Отвечать на них по достоинству – так и не научился.
Мааюн выдал себя первым. Расплылся в неудержимой улыбке, потом так же быстро стёр её с лица. Взрослому пристала сдержанность.
– Ты вправду великий воин, чужеземный брат, – проговорил он торжественно. – Ты не обращаешь внимания на мальчишку, хотя бы и с кинжалом у бедра. Мы с Тхалетом – приёмные дети Раг. Мы ещё как следует не поблагодарили тебя за то, что ты вернул к очагу шанов и мачеху, и нашу маленькую сестричку…
– Но это всё равно плохо, что ты ходишь без настоящего мужского оружия, – нетерпеливо вмешался Тхалет. – Пойдём к дядьке Шенаю, кузнецу. Он сделал много кинжалов и подберёт такой, чтобы пришёлся тебе по руке! Он плавит железо в самородном огне, и потому-то с нашими клинками не могут сравниться те, что делают кворры!…
Волкодав сказал:
– Только если ты мне покажешь, как здесь у вас ими дерутся…
Он имел в виду научиться новому искусству, когда ему подарят кинжал, ибо давно усвоил – не гнушайся никаким новым умением, мало ли что пригодится однажды. Однако братья поняли его по-своему. Старший кивнул младшему:
