Тимур Литовченко - Воины преисподней
Солнце уже клонилось к закату. Карсидар решил повременить с отправлением несколько часов и дождаться наступления ночи, когда передвигающийся «прыжками» всадник не будет привлекать к себе внимания. Тогда он вновь вызовет из перстня туман и насколько возможно быстро доберётся до осаждённого Володимира… Но выдержит ли он такое напряжение? Вызывая туман, Карсидар страшно уставал.
А впрочем… Туман, туман… Вообще-то не мешает попробовать!
Карсидар обдумывал интересную идею насчёт необычного приёма ведения боя, когда откуда-то сбоку прозвучало знакомое:
— Д'виид!
Вынырнувший из проулочка Зерахия шёл прямо к Карсидару, растопырив руки, пританцовывая и скаля в беззлобной улыбке жёлтые лошадиные зубы. Только этого сумасброда сейчас не хватало! Карсидар сделал вид, что не заметил иудеянина и одновременно пришпорил Желму, но шепетек возмущённо воскликнул:
— Эй, Д'виид, ты что, удираешь?
Если Карсидар сейчас уедет, этот недоумок ещё вообразит, что королевский воевода боится его! То-то он будет гордиться… По-прежнему не поворачивая головы, Карсидар попробовал покопаться в мыслях шепетека. Как всегда ничего путного из этого не вышло. Хотя чему удивляться? Карсидар здорово устал. Придётся всё же придержать лошадь и узнать, чего хочет этот сумасшедший. Карсидар с тоскливым видом обернулся к Зерахии и произнёс:
— А, это ты… Ну, чего тебе надо? Только давай побыстрее, я очень тороплюсь.
Шепетек вздохнул, пробормотал: «Суета сует, сказал Екклесиаст, суета сует, — всё суета!» — и добавил громче:
— Успеешь ты со своими делами, дай лучше бедному а'иду поговорить с таким умным и важным человеком, как воевода русского короля. Как съездил? Утихомирил ордынцев?
Карсидар не смог сдержать презрительной ухмылки. Зерахия говорил о походе на Тангкут-Сарай так, словно речь шла о княжеской охоте или ином развлечении подобного рода.
— Можешь не волноваться, справился. Тебя, кстати, вспоминал, — Карсидар сосредоточился на камешке, пытаясь проверить, не испугается ли иудеянин этих слов. Однако Зерахия остался невозмутим, тогда Карсидар сухо спросил:
— Это всё, что тебя интересует?
— А как насчёт твоего выбора? Ты убедился наконец, что не обладаешь наивысшим могуществом? Что вообще колдовство — вещь ненадёжная, и лучше обходиться без него?
От этих слов Карсидару сделалось жарко. Невольно он отвёл глаза, посмотрел сначала на плывущие в ярко-голубом небе кучевые облачка, меж которых сияло ослепительное пятнышко солнца, и принялся зачем-то разглядывать чахлое деревце, находившееся за спиной у Зерахии.
— А, вот видишь… — шепетек грустно причмокнул. — Я же предупреждал, что в этом походе будет решаться твоя судьба! Вот Адонай за тебя и взялся, хвала Ему, благому сокрушителю сердец!
Тут же Зерахия словно забыл о собеседнике и глухо забормотал: «Барух Адонай…» Карсидар отёр пот со лба, утешил себя тем, что в выжженной солнцем пустыне было гораздо жарче, и тронул поводья. Но шепетек мгновенно спохватился и спросил насмешливо:
— Кстати, Давид, а как там твой божок, твой конь? У тебя, я вижу, теперь завелась другая… богиня.
— Слушай, ты!!! — Карсидар уже был рядом с шепетеком, уже держал его за отвороты кургузого кафтанчика, по краям которого болтались бело-голубые шерстяные нитки, и смотрел прямо в его блестящие каштановые глаза.
— Ах ты гнида, свинья шелудивая… Не поминай Ристо! — шипел он, перебирая отвороты кафтанчика, густую бороду и подбираясь к горлу мерзавца. — Ристо подстрелили, а такого коня…
Карсидар чувствовал, что задыхается.
— Вижу, ты крепко любил своего скакуна. Извини, Давид, я не хотел тебя обижать, — как ни в чём не бывало сказал Зерахия. — Но впредь тебе урок: нельзя полагаться ни на что земное. Здесь, в этом мире, всё не вечно, непрочно, обманчиво.
— И прежде всего — твои лживые речи! — не сдержавшись, воскликнул Карсидар. Но тут же пожалел об этом, потому что проклятый шепетек с невинным видом спросил:
— Интересно, где же я солгал таки?
Моментально в памяти всплыли все подробности нелепого похода, едва не окончившегося катастрофой. Карсидар разжал пальцы, брезгливо отряхнул руки, но вынужден был сознаться:
— Знаешь, Зерахия, как ни печально, ты оказался прав во всём.
Он думал, что шепетек обрадуется, начнёт торжествовать и расхваливать собственную проницательность. Однако ничего такого не произошло. Зерахия смотрел на него с сочувствием.
— Бедняга Давид, представляю, что довелось тебе пережить… Тяжело непокорному испить чашу Господнего гнева.
Карсидар болезненно поморщился, и приободрившийся шепетек почти радостно докончил:
— Впрочем, это для твоего же блага. Чем быстрее ты перестанешь противиться Адонаю, тем лучше.
— Ладно тебе. Ладно! — прервал его Карсидар, снова раздражаясь. — Заладил своё: Адонай, Адонай… У тебя есть ко мне ещё что-нибудь?
— О чём же говорить двум а'идам, как не о Всевышнем! — чистосердечно удивился полоумный торгаш.
— Например… узнать, зачем ты сюда явился. Почему не торчишь в своей слободке или на торжище, а разгуливаешь по Новому Городу.
Надо же было хоть о чём-то спросить! Да, лучше всего убраться отсюда подобру-поздорову, пока шепетек окончательно не свёл его с ума, но Карсидар как всегда поддался влиянию иудеянина, уже втягивался в бессмысленный и опасный разговор…
— Я молился за твой дом.
— Что?!
Он что, издевается?!
— Ну, за твою семью, — охотно пояснил Зерахия. — Им угрожает опасность, и я молил Нашего Отца Небесного за твоего сына, за жену и за всех слуг, чтобы Он отвёл от них беду. Писание учит любить своих ближних, тем более…
Карсидар уже не слушал эти бредни, не обращал внимания на размахивающего руками недоумка. Вновь перед глазами стояла картина похищения Андрейки, пригрезившаяся ему посреди раскалённой пустыни. Но откуда об этом знает Зерахия?! Словно то были не грёзы, а нечто реальное…
— С чего ты взял про опасность? — теперь Карсидар изо всех сил пытался сосредоточиться на камешке кольца, чтобы наконец проникнуть в потаённые помыслы Зерахии, раз и навсегда разрешить мучившие его сомнения.
— Как с чего взял! — изумился Зерахия. — Просто Адонай направил меня к дому возлюбленного Своего чада Давида, который в отъезде. А мне самому откуда же знать…
Карсидару хотелось смеяться и вместе с тем выть от тоски. Смеяться — потому что перед ним стоял не кто иной, как личный представитель Господа Бога, полоумный торгаш, едва сводивший концы с концами. Выть — потому что очередная попытка проникнуть в помыслы Зерахии успеха не имела. Опять скольжение по поверхностным кристально-чистым намерениям… Хотя каких глубоких мыслей можно ожидать от идиота, только и умеющего произносить безумные речи да размахивать руками, как ветряная мельница?
