Сергей Шведов - Варяжский сокол
– А сколько славных витязей может выставить Тамань? – спросил у князя Сигала Карочей.
– Под моим началом пять тысяч конных и пять тысяч пеших, – ответил с разрешения владыки ган Беленгус.
Цифра, что и говорить, получалась внушительная. Не умевший читать Карочей в последнее время поднаторел в счете. Этому способствовали и собственный приобретенный достаток, и доставшееся от дядьки Борислава наследство. Скиф обнаружил почти все схроны Паука, чему поспособствовал кусок окровавленного пергамента, случайно подобранный в пустой каморке. Теперь состояние Карочея приближалось к пятистам тысячам денариев, но знали об этом только рабби Иегуда да перс Джелал, с коими скиф теснейшим образом сотрудничал. Так что в Матарху бека Карочея влекло не только желание послужить кагану и отомстить русам за дважды пережитое унижение, но и корыстный расчет. Ибо процветание Матархи и всего Таманского полуострова не в последнюю очередь обеспечивалось монопольным положением в торговле. И итильские купцы спали и видели, как бы прибрать к рукам здешние порты.
– Итак, у нас под рукой сорок пять тысяч конных и пятнадцать тысяч пеших, – порадовал присутствующих скоростью счета бек Карочей.
– Немало, – тряхнул черными кудрями воевода Леонидас.
– А какими силами располагают русы? – спросил Карочей у Варлава, скромно сидящего на самом конце стола.
– Под рукой у Искара Урса десять тысяч ротариев. В основном, это пешая фаланга. Хотя не исключаю, что им удастся переправить по берегу конницу. Но в любом случае она не будет насчитывать более пяти тысяч всадников, треть из которых – обученные верховой езде ротарии, а остальные – радимецкие, склавинские и новгородские мечники во главе с боготурами и Белыми Волками.
– Следовательно, – сообщил заинтересованным слушателям ган Карочей, – даже в худшем случае мы будем превосходить русов вчетверо. Однако если брать в расчет не количество, а качество, то надо признать, что преимущество здесь на их стороне.
– Но у нас же больше конницы? – не согласился со скифом Леонидас.
– Фаланга русаланов легко выдерживала удары даже арабской кавалерии, уважаемый воевода. Я собственными глазами видел, как они ударом длинных пик сшибают с коней облаченных в доспехи всадников.
– Но ведь можно же обойти их с боков? – стоял на своем ромей. – Не обязательно нападать в лоб.
– По бокам они поставят конников, – задумчиво почесал затылок Карочей. – А боготуры и Белые Волки умеют сражаться и пешими, и вершими. Впрочем, и среди русаланских ротариев немало хороших наездников.
– Среди радимичей и урсов очень много хороших лучников, – дополнил скифа тихий Варлав.
– Кому ты это рассказываешь, уважаемый, – вздохнул Карочей. – Я по милости этих собачьих сынов потерял у стен Варуны почти всех своих хазар. Самое главное, уважаемые воеводы, чтобы русы не обнаружили нас раньше времени. Это твоя забота, уважаемый ган Беленгус. Все подозрительные люди, шастающие вокруг Матархи, должны быть взяты и с пристрастием допрошены. И хорошо бы тебе, князь Сагал, затеять с русами переговоры сразу же после их высадки. Пусть думают, что ты до жути боишься их нападения на стольный град. И даже готов впустить их в Матарху на более-менее приемлемых условиях, но, разумеется, только в том случае, если они избавят твое княжество от прилипчивых хазар бека Хануки.
Глава 3
Битва за Матарху
Вот уж не думал не гадал достославный Константинос, бывший начальник конницы города Амастриды, что судьба и император обойдутся с ним так жестоко. Одна-единственная оплошность – и почти двадцать лет беспорочной службы улетели коту под хвост. И сегодня, благодаря негодяям русам, он всего лишь десятник в когорте «бессмертных». Нельзя сказать, что он рвался в Матарху, но все же сердце его грела мысль, что ему удастся посчитаться с русами и вернуть утерянную славу. Правда, была серьезная опасность сложить голову на чужой земле, и хотя вконец обнищавшему Константиносу вроде бы нечего было терять в этой жизни, он отнюдь не рвался в рай, рассчитывая еще на одну улыбку изменчивого счастья. За последние десять лет Константинос истаял едва ли не наполовину. Жизнь «бессмертного» и без того не мед, а уж человеку, чуть ли не половину жизни проведшему в седле и вкусившему сладость власти, она показалась просто адом. Хорошо еще, что удалось выбиться в десятники, благодаря старому знакомцу Леонидасу, и количество зуботычин и пинков, выпадающих на долю простого пехотинца, сократилось едва ли не втрое. Впрочем, Константиносу не стоило слишком уж сетовать на злую долю, ибо судьбы топарха Алексоса и командующего флотом Сиракоса оказались куда печальнее: обоих удавили по приказу императора.
Константинос и десять его «бессмертных» уже трое суток сидели в засаде на берегу лимана. Их давно уже должны были сменить, но, похоже, сотник Вазген опять загулял и в пьяном угаре просто забыл о людях, отправленных в дозор. У ромеев закончились съестные припасы и вино, а потому пришлось пить пахнущую тиной воду, чтобы хоть чем-то заполнить пустующие животы. Ропот среди «бессмертных» нарастал, а их внимание притупилось настолько, что никто не услышал шороха в ближайших кустах. Константинос, лежащий на зеленой травке, даже не успел приподнять голову, когда на него сверху обрушилась злая напасть. И все бы могло бы закончиться в этом мире для незадачливого десятника, если бы ротарий Лихарь не сдержал удар. Его нож остановился в сантиметре от горла Константиноса. А рядом слышались предсмертные хрипы «бессмертных», переодетых, впрочем, в кафтаны таманцев.
– Всех прикончили? – спросил Сивар Рерик, поднимаясь на ноги.
– Мой пока живой, – виновато вздохнул ротарий Лихарь. Честно говоря, девятнадцатилетнему сыну князя Искара Урса просто не хватило духу, чтобы убить человека, не оказывающего сопротивления. Сивар это понял и укоризненно покачал головой:
– Мы на войне, княжич.
– Может, он скажет что-нибудь важное? – с надеждой посмотрел на онемевшего Константиноса Лихарь.
– А что может знать простой таманский копейщик? – пожал плечами Сивар и потянулся к мечу.
– Я ромей, – просипел, с трудом Константинос.
– Что? – вскинул удивленно брови Сивар.
И в это мгновение Константинос его узнал. Точнее, он принял Сивара за Трувара, который когда-то очень давно выбросил его не только из седла, но и из счастливой и беспечной жизни.
– Мы виделись в Амастриде. Я был там начальником конницы.
– Толстый такой, с перьями на шлеме, – припомнил Рерик. – А шлем Трувар потом подарил тебе, Лихарь.
– Не мне, а Листяне, – поправил княжич. – И тот его утопил, когда вздумал переплыть Дон если не в полном воинском облачении, то хотя бы в шлеме. Но ведь это было восемь лет назад?
