Александр Зорич - Ты победил
Он тянул время. Где-то в самом глухом, самом запыленном закутке его сознания еще теплилась надежда на всемогущего Аффисидаха, на чудо, на Солнце Предвечное, на этого варанского Шилола в конце концов, Шилол бы его разодрал!
Адорн в последний раз глубоко вздохнул и отвел кинжал подальше. Краем глаза он видел как десятки солдат, в отчаянии застывших на палубе, не решаясь броситься в кипящую воду, собираются последовать его примеру, обнажив короткие абордажные клинки.
В такие моменты всегда тянет на какую-нибудь громогласную глупость. Но вместо «Тысячу лет здравия, вечность славы – императору!» глотка Адорна от волнения породила лишь спазматический кашель. А когда он, перегнувшийся пополам, вновь распрямился в полный рост, девкатра над «черепахой» больше не было.
На палубе истошно вопил молодой солдат, поспешивший неудачно заколоться прежде своего командира.
ГЛАВА 26. ЭГИН СВЕТЛЫЙ И ЭГИН ТЕМНЫЙ
Всесокрушающий шквал чужих беспощадных образов. Пасть, заменившая небо и поглотившая солнце. Пасть, затянутая липкой паутиной, в которую падаешь вниз головой и пробиваешь только затем, чтобы обнаружить под ней такую же – и так без конца, все ниже и ниже по трубе, обросшей изнутри суставчатыми волосками, лапками, усиками?
Он снова не видел ничего и это было еще хуже, чем в первый раз, когда он ощущал себя на дне колодца. Ибо теперь колодец был подвижным, бездушно-живым, и выход из него был наглухо запечатан тысячью тысяч слоев паутины.
Потом неведомый враг наделил его, Эгина, образом кожи. И это было хуже всего – ибо теперь суставчатые лапки колодца, обратившись пиявками, могли терзать его всласть, всю вечность.
«Ну это уж точно Проклятая Земля Грем. Но где же голоса Смотрителей и их Тварей. Где же наставления?» – подумал Эгин, готовый плодоносить чем угодно, хоть чистым сахаром, лишь бы утратить сознание и вместе с ним избавиться от мучений, обрушившихся на него из беспощадной пустоты.
x 2 xДевкатр, еще несколько мгновений назад торжествовавший над «черепахой» южан, исчез. Это произошло столь быстро, что Куна-им-Гир и Вирин, полностью поглощенные друг другом, были вынуждены довольствоваться сбивчивым рассказом Сайлы.
– Он… Вроде как опрокинулся кверху брюхом, потом оказался в воде… И утонул.
Рассказ вышел слишком коротким, чтобы им могли удовлетвориться два офицера Гиэннеры.
– Утонул? – недоверчиво переспросила Вирин, вытирая губы тыльной стороной ладони.
– Ну… вроде как утонул. Исчез под водой.
– Он что – искупаться решил? – раздраженно спросила Вирин у Сайлы и, сообразив, что вопрос направлен явно не по адресу, обратилась к Куне-им-Гир.
– Ты что-нибудь о таком слышала?
– Никогда, – решительно мотнула головой Куна-им-Гир. – Но если ты помнишь отчеты времен Второго Вздоха Хуммера и те, с нашей западной границы, девкатр, если он того желает, может проходить сквозь большинство «неплотных» веществ, не причиняя вреда ни им, ни себе. Например, пятьдесят лет назад девкатр прошел сквозь кедровый лес так, что там не загорелось ни одной иголки. Через воду, как мне кажется – еще проще. По той же причине, кстати, против девкатра бессильно пламя. Он сам как пламя – порою испепеляющее, порою холодное.
– Ну это ясно, – отмахнулась Вирин. – Значит…
Вирин осеклась.
Ни малейшего облачка пара. Ни всплеска. Только настырное, рассерженное гудение.
Девкатр вышел из воды в ста шагах по правому борту от «Лепестка Персика» и теперь смотрел прямо на Вирин. А Вирин смотрела на него.
– Подавай «полный поворот фронта», «готовность» и «бой», – устало вздохнула Вирин.
– Что – и это все? – ахнула Сайла. – То есть я хочу сказать… он нападает на нас? Но почему?
– Да откуда мне знать! – вспылила Вирин, торопливо надевая шлем с непривычно большим назатыльником и протягивая такой же Сайле. – Откуда вообще знать, что творит чужая душа на самом краю бездны?! Может, она принимает нас за морское чудовище, или за свою злую мамашу, или за саму смерть с арканом и мешком?!
x 3 xА вот и Смотритель, надо полагать.
Кожа Эгина, образ кожи Эгина – впрочем, какая ему была теперь разница, если душа, обживая любую новую обитель, приноравливается называть новые образы их старыми привычными именами – испытала боль. И, поскольку боль после смерти была Эгину далеко не внове, он поначалу не заметил, что эта боль отлична от той, что доставляли ему пиявки на стенах его узилища. Более острая, и в то же время перемещающаяся, вызывающая образ кинжала, которым кто-то чертит на коже таинственные знаки.
Эгин даже не пытался представить, сколько прошло времени с начала возникновения этого образа до того момента, когда он смог узнать в нем несколько слов, которые невесть откуда взялись на его коже.
«Здравствуй, варанец. Чтобы ответить – вспомни главного конюха Багида Вакка.»
Конечно, как только Эгин распознал фразу, он, прежде чем удивиться ее появлению, против воли вспомнил главного конюха. Вспомнил первую встречу с ним в Вае, когда тот привез приглашение от Багида. И вторую, а заодно последнюю встречу на Медовом Берегу – когда нашел его лежащим в раздавленном южном панцире близ руин дома Люспены.
«Хорошо. Я, которого ты знаешь как конюха Вакка – в действительности зовусь Руамом, сыном Аффисидаха. Хочу, чтобы ты знал – мы с отцом победили.»
Главный конюх? Откуда?! Неужели девкатр может вмещать три семени души?! Но с каким еще отцом они победили? То есть понятно, что его отца звали Аффисидах, но это имя Эгину не говорило ровным счетом ни о чем. При чем здесь вообще отец?
«Мой отец – великий маг, который сегодня пришел на Медовый Берег, чтобы уничтожить вас всех, но был убит Прокаженным. Я пришел, чтобы насладиться победой, которая тем слаще, что сегодня („Сегодня? Значит, все еще „сегодня“?“ – изумился Эгин, уверенный, что провел в безвременье долгие годы) мы уже изведали поражение. Прокаженный, как и ты, ввергнут моим отцом в небытие. Вам нет возврата. А мы во плоти девкатра, которая станет вашей Проклятой Землей навеки, будем вместе всегда. Вместе – я и мой отец.»
И тут Эгин наконец понял. Авелир в день встречи с ним, с Эгином, принял облик Куха. Авелир, чтобы говорить с Лагхой от лица Ибалара, принимал облик какого-то северянина (имени уже не упомнить), чей облик, в свою очередь, Лагха воспринимал за подлинное тело Ибалара. Значит… Значит Ибалар, с которым Авелир по-братски поделился своим бессмертием, впоследствии взял обличье какого-то неизвестного Аффисидаха и выставил себя этим Аффисидахом перед его собственным сыном, этим проклятущим Руамом! «Я и мой отец», ха-ха!
