Катерина Шишканова - Янтарин
— Ты их отпустишь? — она не стала слушать про все те зверства, которые совершала, будучи одержимой. Наверняка, он не лгал — Гельхен молчал, закрыв глаза, чтобы взглядом не выдать чего лишнего. Да и Пламень точно в курсе — подсунулся ближе и ободряюще лизнул сухим языком просунутую за прутья руку.
— С чего вдруг?
— Если я останусь и буду твоей послушной марионеткой?
— То есть, будешь законно моей, не попытаешься удрать, прирезать меня во сне и вообще станешь тихой и покорной?
Она кивнула. Так же быстро, не раздумывая, как мать десять лет назад. Уже давно приняла решение, теперь же просто пыталась выгоднее продать свою жизнь. Или свободу.
Феникс забился в железных наручниках.
— Ты что творишь?!
Не слушает, точно как и та, вторая. Даже не смотрит в его сторону, чтобы нечаянно не столкнуться с золотыми глазами. Глухо заворочался, захрипел дракон, неожиданно бросаясь на решётку. И на него не смотрит, гонит из головы все мысли, чтоб только он не достучался до неё через ментальную связь.
— Ты клянёшься, что отпустишь Пламеня и Гельхена живыми? Дашь им уйти и не выкинешь никакой подлянки по дороге? Они покинут Сердце Гор вместе с войсками и даже потом ты не будешь искать способа от них избавиться ни физически, ни морально, ни как-либо ещё.
— Долго репетировала?
Действительно Феникс прав — день и ночь: Иволга слишком горячая и импульсивная, этот же встрепанный воробей вырос уже в человеческом мире и с их обычаями.
— Долго обдумывала, — ничуть не смущаясь дикого вопля за спиной проговорила принцесса — Пламень таки дотянулся когтем до неуклюжего любителя подмешивать в краску человеческую кровь. Жаль, не смертельно, руку только чиркнул, но, удовлетворённый, отступил от раскалённого прута с тавром вглубь клетки.
— Ладно. В конце концов я получу своё любой ценой, так почему бы и не сделать новобрачной ещё один маленький подарок?
— И один большой, — мило улыбнулась новобрачная, игнорируя проклятья со стороны тисков. — Я хочу, чтобы Гельхен меня поцеловал. Сейчас. Эта сволочь морочила мне мозги два месяца и порядком меня достала. Ненавижу, когда чего-то не получаю. Не думаю, что твоим планам это как-то навредит.
— Не навредит, — задумчиво проговорил некромант, вглядываясь в свою то ли невесту, то ли жену, то ли сестру. — Но я бы не сказал, что мне это нравится.
— А мне не нравится, что ты забрал тело моего родного брата, но я же не копчу по этому поводу воздух!
Он ещё немного побуравил взглядом Фелишу, истекающего кровью Феникса, обессиленного Пламеня, в изнеможении привалившегося к решётке, лишь бы ещё разок цапнуть забившегося в другой угол Н'елли.
— Так и быть, — сдался Повелитель Душ. — Но если ты хоть попытаешься что-то провернуть…
Она не стала больше ждать, повернулась и спокойно пошла к Гельхену. Ещё минуту назад он смотрел на неё теми же жуткими глазами, которые были у него тогда на поле боя. Теперь же появился тот испуганный подросток, каким и должен был быть этот подлец все века их знакомства. Дикий и необузданный, как сама стихия, которой он служил, Феникс, наконец, покорился своей доле — перестал рваться с цепи, даже наоборот, вжался в холодную стену, лишь бы девчонка на миг дольше шла к нему по камере. А она остановилась в каком-то полушаге, чтобы только дотянуться рукой до лица, убрать с мокрого лба налипшие пряди, запустить пальцы в спутанные волосы. Он смотрел, не отрываясь, как она хозяйничает на его теле, вытирает с разбитой губы кровь.
— Ты скажешь наконец? — не таясь спрашивает она, сжимая в руке вихры и наклоняя голову, чтоб он больше не смотрел на неё сверху вниз.
— Что?
— Что любишь меня!
Ох эти девицы! Столько усилий, логических ловушек и хитросплетений линий поведения, и всё только для того, чтоб в самый неподходящий момент она потребовала разобраться в чувствах с самым неподходящим субъектом?! Что ж, хотя бы не стоит больше ломать голову, зачем она действительно всё это затеяла, больше у неё и впрямь не будет такой возможности.
Словно солнце пробилось сквозь саван туч, лицо наёмника помолодело на добрый десяток лет. На девчонку глянули всё те же хитрые с прищуром глаза, непокорная улыбка заиграла во взгляде и на губах, вокруг которых на мгновение разгладились все хмурые морщины, проклюнувшиеся у неизбежно старящегося лица.
— Я тебя не люблю, — просто ответил он, не отстраняясь более от дрогнувшей руки.
— Действительно, — шепчет она, — фениксы не любят…
Он сам склонился к ней, ловя что-то шепчущие губы, жадно подался вперёд всем телом, не имея возможности ни обнять, ни прижать к себе, ни, тем более, защитить. Всё, что он мог — это целовать, и весь мир разбился на несколько трепетных жарких прикосновений. Жарких в прямом смысле — волна жара привычно прокатилась от самого ёкнувшего сердца вверх по венам, перекинувшись на девичье лицо.
Она оттолкнула его, зло вытерла набежавшие слёзы, изо всех сил сдерживая струящийся по телу огонь, повернулась к некроманту.
— Теперь моя часть уговора.
Притянула его к себе, целуя в порванный уголок губ, как можно сильнее прижала руками, чтобы не оттолкнул и не убежал. Его руки обвили её талию, прошлись по спине к лопаткам — точно так же, как однажды в саду, когда он посадил её перед собой, зажал в ладонях лицо, заставляя смотреть себе в глаза, и клятвенно пообещал, что обязательно вернётся.
— Ты ведь просил немного тепла? — шепнула она ему на ухо. Он вздрогнул. Попытался расцепить её руки на своей шее.
Пламя вспыхнуло по всему её телу одновременно, запаковывая принцессу и её жертву в прочный огненный кокон, взвилось маревом над притихшей комнатой и сплелось с криком ворвавшейся в камеру огненной птицы. Зашипели горящие на голове белые волосы, затрещала покрывающаяся волдырями кожа, вспыхнула, расползаясь, одежда, а сильные руки неожиданно крепко прижали к груди теряющую волю девчонку.
— Моя умница, — тихо шепнул в ухо бархатный баритон. — Я тебя очень люблю.
И опали. Диметрий потерял сознание.
И в тот же миг взревел Пламень, в которого мстительный Н'елли всадил таки прут. Стены вздрогнули ещё раз. Но не хрупнули трещинами, а тихо зашипели, осыпаясь по всему лабиринту. Фелиша вскочила, опасаясь прикасаться всё ещё горящими руками к брату. Влепила в подлого человечишку огненный сгусток и бросилась к Гельхену, на котором уже болтался растопыривший крылья феникс. Она стащила птицу и переложила её на грудь к Диметрию.
— Что ты делаешь? — бессильно поинтересовался наёмник, пока она клещами разжимала ему тиски.
— Спасаю своего брата, — огрызнулась она.
