Джульет Марильер - Сын теней
— Прости, пожалуйста, — сказала я, повернувшись к нему спиной. — Мне нужно кормить малыша. Возможно, мы увидимся позже, за ужином.
— Думаю, он может еще подождать. Похоже, пока ему гораздо интереснее грызть собственный кулак. Ты сильная девушка, Лиадан. И очень эффективно охраняешь свои мысли. Немногие могут противостоять мне.
— Я тренировалась.
— Сложно хранить столько секретов, а? Я хочу сделать тебе предложение, обдумай его, пожалуйста.
Я промолчала.
— У тебя… исключительные способности. Ты уже отменно владеешь собственными мыслями, у тебя великолепная логика, ты умеешь спорить. А ведь в тебе заложены и другие таланты, их ты лишь начала развивать. Погоди, пока мальчик немного подрастет, перестанет сосать грудь, начнет ходить. Может, годик. А потом приходи к нам в лес и бери с собой сына. Мы бы смогли использовать и развивать твой дар. Дома ты растратишь свои способности впустую. А Джонни… кто знает, что из него выйдет при должном обучении? Все, что о нем говорят, может оказаться правдой.
Я резко обернулась к нему и поглядела прямо в его мудрые глубокие глаза.
— Вы уже сделали выбор за Ниав, и он оказался настолько плох, что вы даже не можете себе представить. Возможно, вы пытаетесь заменить Киарана, своего лучшего ученика… Полагаю, это для вас большая потеря. Но определять мое будущее за меня, повторять то, как поступили с Ниав, вы не будете. Мы с Джонни сами поймем, что делать. Нами не нужно руководить.
Казалось, его совсем не обидели мои резкие слова, словно он только их и ждал.
— Не отвечай сгоряча, — ответил он. — Предложение остается в силе. Ребенок должен остаться в лесу. Что бы ты ни решила, не забывай этого.
***
Через несколько дней прибыл другой дядя, причем как всегда, по-своему. Несмотря на сидящую на плече говорящую птицу, сопровождение трех матросов и хорошенькой девушки, часовые Лайама не заметили его, пока он не приблизился к самой границе деревни. Это вывело Лайама из себя, но радость встречи заглушила остальные чувства. Обветренная кожа Падриака, мерцающие синие глаза, ямочки на щеках, когда он улыбался, и длинная коса выжженных солнцем каштановых волос так и притягивали к нему женские взгляды, а ведь ему уже минуло тридцать шесть. Его спутница тоже вызвала немало толков и удивленно приподнятых бровей. Она была гораздо моложе дяди, с кожей цвета мятного чая, с кудрявыми, как овечья шерсть, черными волосами, заплетенными в ряды тугих косичек. Она носила разноцветные, бело-красно-зеленые бусы, а темные ноги под полосатой юбкой были босы. Падриак сказал, что ее зовут Самэра, но не уточнил, кто она — жена, подруга или просто спутница. Самэра молчала. Только сверкала белозубой улыбкой, пробуждая во мне болезненные воспоминания об Альбатросе. У меня до сих пор не было о них никаких вестей. Сестра, и правда, исчезла, а вместе с ней и ее спасители. Бесследно, будто все они ушли из этого мира.
Я думала, что помочь мне может только один человек, как раз тот самый дядя, которого здесь нет. Я не знала, придет ли он, чтобы попрощаться с сестрой. Финбар — житель границы, он находится меж двух миров. Он ни разу не вернулся назад с той самой ночи, что ушел из Семиводья. Он не был на похоронах Диармида и Кормака, погибших в последней битве за Острова. Не пришел, когда родились мы с Шоном, или Ниав. Не появился, когда умер его отец, и Лайам стал лордом Семиводья. Возможно, не явится и теперь, он ведь может видеть Сорчу и говорить с ней, даже не находясь с ней рядом, так сильна его связь с сестрой. Но я очень хотела, чтобы он пришел, у меня к нему накопилось множество вопросов. Знай я наверняка, что Ниав и Бран живы, я могла бы попрощаться с мамой без столь тяжелого груза на совести. Ведь если моя ложь не принесла сестре свободу, если мое молчание не защитило мужчину, рисковавшего жизнью, чтобы помочь мне, значит, я могла с самого начала все честно рассказать семье и покончить с этим.
В доме было полно народу, но в Семиводье все равно стояла тишина, будто даже лесные духи в эти последние мамины дни говорили шепотом. За ужином становилось немного оживленнее. Мы представляли из себя странную, разношерстную компанию: спокойные, полные собственного достоинства друиды говорили тихо и ели мало; моряки демонстрировали завидный аппетит, любовь к нашей здоровой пище, и в особенности — к доброму элю, а их шуточки заставляли служанок постоянно краснеть и хихикать.
Во главе стола сидели дядюшки. Лайам, серьезный как всегда, с непривычными следами усталости на лице. По правую руку от него с задумчивым видом восседал Конор в своем белом балахоне. Слева — неугомонный Падриак и его прекрасная молчаливая спутница. В основном, беседу вел Падриак, ему было, что рассказать о своих приключениях, и мы слушали его с благодарностью, ведь истории о дальних странах и их необыкновенных жителях отвлекали нас от печальных мыслей, затопивших дом. Шон пока еще не вернулся.
Отец больше не ужинал вместе с нами. Думаю, он боялся потерять даже минуту отмеренного маме времени. А сама Сорча давно уже смирилась с мыслью, что это ее последняя весна. Но я видела ее беспокойство. Был у нее на душе камень, от которого она не в силах была избавиться. Однажды днем я сидела у ее изголовья и молча боролась с собой. Она держала свою руку в моей, а отец стоял в тени и смотрел на нее.
— Рыжий, — она говорила очень тихо: будучи отличной целительницей, она прекрасно знала, как беречь силы и выиграть еще хоть немного драгоценного времени.
— Я здесь, Дженни.
— Мне уже недолго осталось, — слова ее напоминали вздох. — Они все собрались?
Отец не смог заговорить.
— Шон еще не вернулся, мама. — Мой собственный голос опасно дрожал. — Все твои браться здесь, все кроме…
— Кроме Финбара? Он появится. Шон должен успеть вернуться домой к завтрашнему закату. Предупреди его, Лиадан.
Уверенность, сквозившая в ее словах, заставила меня промолчать. Совершенно бессмысленно убеждать ее, что, возможно, ей отмерено несколько больше времени. Она точно знала свой срок. Отец встал на колени у кровати, накрыв ее руки своей большой ладонью. Я никогда не видела, как он плачет, а теперь на щеках его блестели мокрые дорожки.
— Сердце мое, — сказала Сорча, посмотрев на него огромными, на худеньком бледном лице, глазами. — Это же не навсегда. Я буду здесь, где-то рядом, в лесу. И как бы ни выглядело мое тело, я все равно останусь рядом с тобой.
Я хотела встать и оставить их вдвоем, но мама попросила:
— Не уходи, Лиадан. Я должна кое-что сказать вам обоим. Это не займет много времени.
Она выглядела очень усталой. Побледнела и дышала тяжело. Но ни один из нас не попросил ее поберечь силы и отдохнуть. Никто в семье никогда не говорил Сорче, что ей делать.
